Человек с той стороны
Шрифт:
Под словом «нас» она имела в виду польских антисемитов.
— Да, среди евреев есть такое движение, — сказал пан Юзек, — оно называется «сионизм» и действует именно в этом направлении, но, по моему мнению, из этого ничего не выйдет. Евреи будут и дальше скитаться из страны в страну, пока все эти проблемы национальности и религии не перестанут волновать людей. Нет, я уверен, что евреи не в состоянии создать нормальное государство, как, к примеру, Польша, или Голландия, или Франция. Вы только представьте себе армию из
И мы все рассмеялись.
Я все же выступил в защиту евреев.
— Но ведь были же евреи-солдаты в армии, — сказал я. — И был даже полковник-еврей, Берек Иоселевич, который вместе с Костюшко защищал Варшаву от русских.
Пан Юзек удивился, что я знаю это имя. А я его знал из-за мамы, которая недавно читала мне книгу о нем, после того как рассказала мне правду о моем отце. Может быть, она хотела облегчить мне шок от этой правды, показав, что в Польше были такие евреи, которые внесли свои вклад не только как писатели, врачи и адвокаты или как ученые и финансисты, но и как военные.
Но бабушка продолжала свое:
— А я вам говорю, что это им наказание за то, что они распяли Иисуса.
— Но это не евреи, а римляне его распяли, — сказал пан Юзек.
— Это правда? — спросил я.
— Ну смотри, — сказал пан Юзек. — Началось все с еврейской знати того времени, в их глазах он был бунтовщиком, что-то вроде коммуниста, и они потребовали от римлян его казнить. А у римлян в те времена казнь путем распятия была как в наши дни виселица. Так что распяли его все-таки римляне.
Бабушка пожала плечами.
— Тогда почему же евреев всюду преследуют? — спросила она.
— Таков удел любого меньшинства во всех странах, — сказал пан Юзек. — Всегда, когда случается беда вроде безработицы, нехватки жилья или даже эпидемии, меньшинство тут же превращается в козла отпущения.
Он говорил терпеливо, как учитель или как наш ксендз. Но какие-то его прежние слова не давали мне покоя, и я спросил:
— А как это понимать, что вопросы национальности или религии не будут больше волновать людей?
Бабушка тут же присоединилась.
— Так говорят коммунисты, — сказала она.
— Не совсем, — возразил пан Юзек.
— Но ведь они говорят: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Разве не правда? — настаивала бабушка.
— Правда, — согласился пан Юзек.
— Значит, вы коммунист? — спросила бабушка.
— Нет, — ответил он.
— Так вы верите в Бога?
Он немного подумал и сказал, что верит. Я вздохнул с облегчением. В конечном счете ведь Бог евреев — это и наш Бог. Но он продолжал все осложнять:
— Я верю, но не в того Бога, что в костеле или синагоге, а в абстрактного.
Он посмотрел на меня, как будто хотел убедиться, понял ли я, о чем он говорит. Я не понял, но не переспросил.
— Философское божество, — сказал он, как будто оправдываясь, — это что-то такое, от
Я снова не понял и не думаю, что бабушка поняла, хоть она и покачала головой. Потом она спросила:
— А такой Бог может услышать, когда Ему молятся?
Он опять немного подумал и сказал:
— Я не уверен. Но точно знать нельзя. Я вообще не думаю, что Бог может заниматься каждой мелочью. По крайней мере не тот, в которого верю я. И тем не менее кто знает…
Потом они заговорили о дяде Владиславе, к которому мы собирались его назавтра перевести, и бабушка сказала что-то о «домах, которые вернули нам немцы», после того как депортировали евреев из части гетто.
Пан Юзек сказал:
— Это неправильно — говорить «вернули». Большая часть этих домов всегда принадлежала евреям, пани Реймонт.
— Да, — сказала бабушка, — но откуда евреи взяли деньги, чтобы купить эти дома?
Она имела в виду то, что всегда говорят антисемиты, — что евреи «пьют нашу кровь».
Пан Юзек сказал:
— Если бы король Казимир Великий не впустил евреев в Польшу, она никогда бы так не расцвела в экономике и промышленности, как это произошло при них, пани Реймонт.
Бабушка возразила:
— Он впустил их только потому, что для христиан заниматься торговлей ниже их достоинства.
Странно, что при этом она не вспомнила о самой себе. Ведь она как раз занималась торговлей. Но пан Юзек сказал только:
— Он впустил их заниматься торговлей, потому что поляки не умели тогда ни читать, ни писать, пани Реймонт. Но с тех пор все изменилось. Мариан рассказывал мне, что вы сами очень преуспеваете в этом деле.
— Но что ни говори, евреи всегда были готовы все продать и работать задешево и этим отнимали у нас заработок, — не сдавалась бабушка.
— Если бы не евреи, которые подняли здесь экономику, пани Реймонт, то у вас вообще не было бы заработка, как его и поныне нет во многих отсталых странах. Вы ведь наверняка об этом знаете.
И тут бабушка сказала, что она хочет спать. А я подумал, что хорошо, что мы завтра забираем его отсюда. Но может, он потому и позволил себе говорить таким образом и к тому же добавлять каждый раз это «пани Реймонт», что собирался назавтра уйти? Тогда это не очень осторожно с его стороны — что мы будем делать, если ему придется снова вернуться сюда на какой-нибудь переходный период, а бабушка не согласится принять его из-за этого спора?
Пан Юзек спал на дедушкиной половине комнаты, на матраце у ног дедушкиной кровати. Я, когда ночевал у них, спал с бабушкой в их большой двуспальной кровати. Я лежал там в ту ночь и думал о том, что сказал пан Юзек по поводу молитвы, и я помню, что жалел его. И если мой отец думал так же, как он, я жалел и отца. Ведь если Бог не может услышать твою молитву, как же ты тогда одинок…