Человек среди учений
Шрифт:
А происходило много всего разного. Человечки очень отличались друг от друга. Фиолетовые, например, сразу начинали задираться. Они ещё болтались на ветке, а уже старались дотянуться кулаком до иноцветных человечков с других веток. Оказавшись на земле, они сразу налетали на чужих и прогоняли куда подальше. Вооружались дубинками и строили себе из веток настоящую крепость. И так кричали, что у Иси в ушах звенело.
Жёлтые человечки держались кучкой. Они защищались, как могли, от фиолетовых, но драться не хотели и искали себе место подальше и поспокойнее.
Среди аквамариновых встречались разные.
Ещё Ися заметила, что те ветки, с которых спрыгивали драчуны и крикуны, постепенно засыхали, и новых почек на них больше не появлялось. А те драчуны и крикуны с этих веток, что были уже на земле, постепенно становились какими-то совсем прозрачными, зыбкими. Время от времени то один, то другой из них вдруг бесследно исчезал, словно лопнувший мыльный пузырик.
Но оставшиеся вояки не обращали на это внимания. К ужасу своему, Ися увидела, что целая команда фиолетовых соорудила длинную многоручную пилу из какой-то ржавой железки и принялась пилить под корень дерево Оаия – наверное, чтобы добыть материал для своей военной крепости или наделать себе оружия.
Увы, помешать им Ися не могла. Руки её проходили сквозь них. Вырвать пилу тоже не получалось: слишком крепко они в неё вцепились.
Когда фиолетовые пропилили ствол насквозь, дерево Оаия не наклонилось и не упало: его просто вдруг не стало, будто никогда и не было.
Тем временем остальные человечки – те, что не дрались друг с другом, а устраивали свою жизнь, – тоже постепенно менялись. Они становились всё плотнее, и скоро Ися могла уже дотрагиваться да них, а того, кто не возражал, даже взять на ладошку. Теперь человечки уже слышали её. Многие спрашивали у неё разрешения поселиться тут или там. Всем Ися помогала найти какое-нибудь уютное местечко. Всем, кроме фиолетовых и других драчунов-крикунов, которых постепенно развеяло по ветру.
Человечки очень любили Исю, а уж она в них просто души не чаяла. Ведь теперь в саду было такое замечательное и разнообразное население.
А когда в её уголок забегали мальчишки, мутузящие друг друга, Ися кричала им с дерева:
– Вы что! Перестаньте! Полопаетесь ведь, как фиолетовые человечки!…
Национальное виденье смысла
На вопрос о том, что такое нация, разные учения могут отвечать по-разному, придавая ответу и самому этому явлению то или иное ориентирующее значение. Существуют такие учения, которые выдвигают определённую нацию как центральный ориентир и побуждают человека всегда сверять свой путь именно по этому ориентиру. Существуют и учения, вообще не признающие за национальным виденьем смысла сколь-нибудь значительной роли.
Человеку – в его личном ориентировании – важно не столько определение нации, сколько то, что явление это существует и может участвовать в его жизни. Но когда мы ощущаем значимость своей национальной принадлежности, то начинаем искать и учение, которое помогло бы нам в этом плане.
Бывает и наоборот: когда интерес к национальному возникает как раз под влиянием учения, пропагандирующего свои взгляды. Понять что к чему нужно и в том и в другом случае.
Национальные ориентиры имеют в своей основе индивидуальные взгляды прошлого, некогда принятые и усвоенные национальным сознанием. Со временем их индивидуальное происхождение утрачивает значение. Общество "национализирует" эти ориентиры. Теперь они уже становятся точкой отсчёта для развития новых национально-индивидуальных представлений. Поэтому учение, опирающееся исключительно на обобществлённые национальные ориентиры и теряющее из вида отдельного человека, быстро устаревает. Его легче превратить в идеологию, чем обновить.
В этом примета всех националистических учений: их лозунги предназначены больше для воспламенения толпы, нежели для индивидуального использования.
Национальное происхождение учения не столь значительно, как его национальное осмысление. Учение любого происхождения может оказаться – в определённый период существования нации – сугубо национальным, если оно резонирует с устремлениями лидеров нации, её ориентаторов.
Для человека тем более дело не в происхождении учения, а в его собственном происхождении – и в том, какое значение он этому происхождению придаёт. Национальная ориентация становится для нас актуальной лишь в том случае, если наш внутренний мир нуждается в ней, если мы переживаем (рационально или иррационально) свою принадлежность к национальному сверхколлективу. Даже если в нас возбудили это чувство, мы всё же испытывает его сами. Тогда наша национальная принадлежность, наши национальные черты характера, наше восприятие национальных традиций приобретают для нас особый смысл. Нам нужно ориентироваться в этих своих переживаниях (увязывая их и с остальными). Нам нужно ориентироваться внутри нации, нам нужно ориентироваться вместе с нацией.
Вот почему учение, не учитывающее национальные особенности индивидуального мира, уходящее от национального виденья смысла, может оказаться не слишком дееспособным для человека, живущего в созвучии со своей нацией, или для человека, столкнувшегося с окружающим национализмом. Общечеловеческое не означает вненациональное, национальное органически входит в него – как важная часть человеческого опыта. Но всего лишь часть, которая не должна затмевать собой остальное.
Это похоже на законы экологического равновесия. Что-то вроде психической экологии.
Национальные ориентиры довольно своеобразны. Каждый из них представляет собой сгусток индивидуальных и коллективных взаимодействий, из которых постепенно формируется сегодняшний облик нации или страны, её направленность в завтра. Учение, выдвигающее национальное на первый план, неминуемо уходит от интересов отдельной личности, оно вменяет человеку готовые ориентиры вместо того, чтобы вовлекать его в их освоение. Тем самым оно действует, наверное, не только против интересов человека, но и против интересов нации.