Человек среди учений
Шрифт:
К интересам человека можно причислить и интересы общества, его больших или малых групп. Но если то или иное общество берёт то или иное учение на вооружение, как принято говорить, то не будет ли сведён ли мой личный выбор к тому, с какой стороны ружья находиться: прижимать к плечу приклад или служить мишенью?
Парадокс в том, что как член человеческого сообщества я заинтересован в его цельности и духовном единстве, но как личность могу скорее пострадать от социальной монолитности, нежели найти в ней источник своего развития.
Получается,
Вспоминаю, как мой отец, когда врач убеждал его, кивая на рецептурный справочник, что лекарство ему необходимо, спрашивал: "А моя фамилия в вашем справочнике есть?". Хочется иногда задать этот вопрос и проповеднику универсального духовного рецепта.
Личные жизненные ориентиры – это то, что больше всего необходимо человеку от философии. Когда само философское учение описывает эти ориентиры на чисто абстрактном уровне, его значение для человечества определяется тем, найдут ли в дальнейшем эти умозрительные концепции своё реальное выражение, помогут ли они кому-то ориентироваться в его собственной жизни. Мировоззренческие принципы, моральные максимы, религиозные заповеди, модели человеческого сознания, понимание физического и духовного устройства вселенной – всё это, в конечном счёте, оживает лишь тогда, когда душа начинает понимать, куда ей стремиться.
Сказка про изобретателя правильной жизни
Случилось это в далёкой-далёкой стране, где жить людям было трудно (да и сейчас, наверное, нелегко) и поэтому жили они как попало. Среди прочих какпопадян жил там человек по имени Люм, светлая голова, изобретательнейший изобретатель. Такие он изобретал необычные вещи, что никто из его сограждан по трудной жизни не мог даже понять, для чего бы эти вещи пригодились. Зато чужеземные купцы сразу на его штучки бросались и увозили их в свои заморские страны.
И вот случилось так, что надоело Люму изобретать всякие отдельные вещи. Взял он да изобрёл прямо сразу целиком правильную жизнь. "Уж это изобретение, – думает, – никакой загранице не отдам, это уж точно своим пригодится. Жить нам всем трудно, но если правильной жизнью жить, гораздо легче становится и интереснее".
Ох, не так просто всё оказалось.
Кому ни предложит Люм своё изобретение, у человека проблемы возникают. Нелегко ведь сразу от неправильной жизни к правильной перейти. То здесь ему жмёт, то вон там натирает, то сбоку колется, то внутри жжётся. Возьмёт человек на несколько дней испробовать правильную жизнь, а назавтра уже спешит её вернуть и головой качает: нет, не годится. И никак его не уговорить, что немного потерпеть надо.
Люм даже книжку написал об изобретённой им правильной жизни, издал её на свои деньги – целых сто штук (на больше денег не хватило). Только и эти сто книжек никому не смог продать. Какой-то книготорговец сжалился над Люмом, взял у него эти книжки и обещал поторговать ими. Да так они у него под прилавком и лежали. На прилавке ему жалко было тратить место на эту книгу.
Можно было бы, конечно, самому правильной жизнью попользоваться. Но Люм считал, что не имеет он права на это. Ему-то, конечно, легче жить будет, но ведь он перестанет остальных понимать – каково им приходится. Нет, не хотел он для себя одного правильной жизни.
Решил он, что раз никому эта его правильная жизнь не подходит, надо придумывать такие жизни, которые бы людям подходили, пусть даже и не очень правильные. Этим и занялся.
Открыл Люм "Ателье по изготовлению подходящих жизней". Набрал туда всяких изобретательных работников – и закипела работа. Для каждого соорудят подходящую жизнь, на всякий вкус. Тут выкройку подгонят, там подошьют, подшлифуют, подвинтят, подправят – чтобы жизнь под характер подходила, под темперамент и даже под гороскоп. Народ в его ателье валом повалил.
Прославился Люм. В газетах про него пишут каждый день, в журналах печатают его фотографии в полный рост, по радио о его успехах сообщают даже в последних известиях. А по телевидению – если в передаче Люм не участвует, то её никто и смотреть не станет.
Все изобретения Люма стали покупать за границей, чтобы дома ими похвастаться. Правда, мало кто себе это мог позволить. Даже самому Люму не все они были по карману.
Журналисты за Люмом так и охотятся. Всё норовят выведать какую-нибудь новую подробность его жизни, чтобы написать об этом, и тогда их статью все читать будут и обсуждать на каждом углу.
Один такой охочий журналист разыскал книжку Люма о правильной жизни. Написал о ней большую статью. Тут же издатели бросились к Люму наперегонки, чтобы эту великую книгу издать, а за те первые сто книжек торговец столько денег получил, что новый магазинчик смог себе построить.
Стали важные люди к Люму обращаться, чтобы он эту свою знаменитую правильную жизнь им продал. Ну, или хотя бы дал померить. Или хотя бы издали показал!… Люм уже и забыл давно про это изобретение. Пошёл в своём ателье по шкафам да кладовкам искать, а правильной жизни и след простыл. Его изобретательные помощники давно разобрали её на детали для не очень-то правильных, но зато подходящих человеку жизней.
Соперничество или сотрудничество
Проще всего изобразить человека среди учений в виде покупателя среди торговцев, каждый из которых соблазняет его своим товаром. Достоверность этой рыночной модели часто придают, к сожалению, вполне базарные склоки между конкурирующими учениями.
Но дело тут не в сущности самих учений. Скорее в социальных особенностях сосуществования учений, в амбициях их приверженцев. Ведь если рассуждать спокойно и последовательно, никакое уважающее себя учение не должно относиться к какому-то другому учению как к сопернику.