Человек-тело
Шрифт:
— Со мной поступили… Все это было неожиданно. Я думала, что эти люди — мои друзья.
— Ну, расскажи… — предложил я, уже испытывая любопытство.
Девушку звали Вика, что происходило, скорее, от Вероники. В мое время такое имя было бы экзотичным, сейчас оно банально. В самом начале ублюдизации, как раз лет пятнадцать-семнадцать назад, молодые родители в массе своей, почувствовав ломку эпох, стали называть детей всякими подобными именами, давая понять другим и доказывая себе, что они свободны.
Вика училась в коммерческом техникуме, приехала в Москву из Обояни, где жила ее семья, и снимала квартиру на троих со своими сокурсницами. Вчера ее
— Сначала нас уговорили принять какие-то таблетки. Я, в общем-то не против легких наркотиков. Это ужасно, правда? Наверняка же вы так думаете. Все вокруг курят траву, многие ходят в клубы, на дискотеки, там глотают экстази, чтобы беситься до утра. То, что нам дали, как уверяли ребята, было вполне безобидным. Но не прошло и получаса…
Она вдруг встала, принялась ходить по комнате, продолжая свой рассказ. Я следил за нею, выворачивая глаза. Она одновременно занималась двумя делами: говорила и рассматривала мое писательское логово, цветы на подоконнике и книги на стеллажах. Волосы поминутно падали ей на лоб, она то дула на челку, но отводила пальцами пряди. Когда ей надоело ходить, она снова села, но не в кресло, а почему-то ко мне на диван. Я подумал: а что, если положить руку ей на плечо?
Подумал и сделал. Она не подала виду, что заметила сей наглый жест. У меня банально замерло в груди: мой достаточно долгий донжуанский опыт говорил о том, что такая реакция позволяет сделать с женщиной и все остальное.
Вика плохо помнила прошедшую ночь и следующий за нею день. Всем трем девушкам дали не только наркотик, но и что-то возбуждающее. Две ее многоопытные подруги тотчас разделись и бросились в объятия парней, которых было двое, и трахнулись с ними на ее глазах. Вика с ужасом смотрела на то, что прежде видела только в кино. У нее никогда не было мужчины. Я не поверил и невольно рассмеялся.
— Зачем мне вам врать? — сказала она. — Я даже могу объяснить. Я в Москве чуть больше трех месяцев. В техникуме у нас практически одни девчонки. А там, в Обояни… Вы не представляете, какой я была толстой. На меня даже смотреть никто не хотел.
— Да неужели! — удивился я и как бы невзначай погладил ее по плечу, высвободил другую руку из-под одеяла и гнусно потрогал ее плоский живот.
Вика рассмеялась, давая понять, что во-первых, разгадала мой трюк, а во-вторых, вовсе не против, чтобы я ее щупал. Дикая мысль пришла мне в голову: а что, если та дрянь, которую ей дали, действует до сих пор и девушка не прочь заняться любовью с первым попавшимся, даже с толстым вонючим стариком?
Впрочем, никакой я не вонючий, а она, как сама говорит, также недавно была толстой и, может быть, я совсем не кажусь ей таким отвратительным — ведь хочет же меня жирная Ленка…
— Я как-то в один миг отрубила, — продолжала Вика. — Не есть хлеба, картошки, сливочного масла, сладостей, даже кофе пью без сахара. Плюс упражнения. За лето сбросила шестнадцать кило.
— Для твоего роста очень много, — сказал я. — Может быть, и мне взять на вооружение эту технику?
Говоря, я гладил ее шею и плечо, накрыл своей огромной пятерней ее узкую руку, она вдруг крепко сжала мои пальцы, я почувствовал, что все ее тело дрожит. Моя догадка оказалась верной: волшебное снадобье все еще действовало. Мой маленький предатель, как называла его Ленка, немедленно оживился, я набрался смелости и подвинулся к этому трепещущему телу, так, что мерзкий предатель твердо уперся ей в бедро. Всё она замечала, всё чувствовала.
Дальнейший
Вика вдруг расплакалась.
— Ну, хватит, ну перестань, — приговаривал я, почти безо всякого злого умысла гладя ее по волосам, сел на кровати, обеими руками прижал ее голову к груди.
Нет, она продолжала рыдать, похоже, у нее начиналась истерика, я взял ее за волосы и дважды ударил по обеим щекам.
— Спасибо, — сказала она.
Я не удержался и поцеловал ее в губы, Вика вдруг ответила, я почувствовал ее крепкий, юркий, восхитительный язык.
Мне было страшно прерывать этот поцелуй, ситуация казалась немыслимой, я ведь годился ей даже не в отцы, а в дедушки, если бы та женщина, которая лишила меня невинности в мои шестнадцать лет, вдруг забеременела, и тот или та, кого бы она родила, сам завел бы ребенка в восемнадцать.
Да, поцелуй длился и длился, я гладил тело девушки, сжимал ее груди и ягодицы, она вся дрожала, громко дыша.
Я взял голубой свитер за край и одним движением стащил его. Поцелуй, разумеется, пришлось прервать.
Ее глаза сверкали бельмами: она спрятала зрачки под веками, язык так и остался высунутым, когда я отлип от ее губ.
Через несколько секунд мы оба были обнажены, краем помутневшего сознания я отметил, что эти сиреневые, из под пояса торчащие трусы, были лишь бутафорской частью ее джинсов. Я вошел в нее и не менее часа крутил, изгибал и переворачивал на кровати и на ковре, пока у меня не защемило сердце. Никогда прежде я не испытывал такого наслаждения. На одеяле, в том месте, где я впервые проник в нее, темнело большое кровавое пятно.
Вот так дедушка. Умудрился на старости лет забрать еще одну девичью честь.
3
Честно говоря, ее объяснения — дескать, она совсем недавно была толстой, никому не нужной, поэтому и сохранила невинность, потом оказалась в чужом городе, где не сразу наладились связи и так далее — меня не очень-то удовлетворили. Теперь же, при виде этого пятна, да и, собственно, по ощущениям, я поверил в эту странную версию.
Девушка была отзывчивой и открытой для любых экспериментов, но сама не проявляла ни малейшей инициативы. Я ломал и изгибал ее, словно куклу, она делала всё с охотной готовностью, полагая, что так и надо. Остаточное действие препарата было настолько велико, что она несколько раз достигла оргазма, забыв о боли, в какой-то момент даже потеряла сознание, обмякнув и провиснув на моих коленях. Когда мы оба были окончательно изнурены, она впала в неглубокий нервный сон.