Человек-тело
Шрифт:
Она сняла куртку и стояла передо мной по пояс голая, похоже, даже не замечая того.
Что это было за создание? Да, милая девочка, ничего не скажешь, лет шестнадцать-семнадцать, законченная наркоманка, дыры на сгибах локтей, фиолетовые круги под глазами, болезненная худоба… Жить ей, наверное, оставалось лет пять.
Образ, значительно усовершенствованный мною в тексте рассказа. Да и говорил этот образ на своем умопомрачительном языке:
— Чумаешь, дед? Я прикосила чуть… Ты уж меня постюби!
В общем-то, вполне понятно. Я отвечал, также используя молодежную феню, поскольку не так давно специально изучал ее для
— Ты затырки свои оскреби, чува! Пушиську тебе дам и гни на водолей.
Она даже не обратила внимания на мою мову, будто так и надо, что дед ее знает. Я понял: отравлена она гораздо серьезнее, чем показалось вначале.
Я распахнул дверь ванной и вытащил из шкафа чистую пушиську, то бишь — полотенце.
— Прям сразу и на водолей, — сказала она с каким-то странным кокетством в голосе. — А склянку нальешь?
— До и ли после? — спросил я.
Девушка захихикала.
— После чего?
Все эти слова сильно меня взволновали: я понятия не имел, что творится в ее голове и за кого она меня принимает, но было совершенно ясно, что девушка ведет себя так, будто собирается после ванны лечь со мной в постель.
Я метнулся на кухню, схватил бутылку, где было три четверти литра хорошего виски, два граненых стакана и вернулся в коридор. Проклятая тварь стояла в проеме ванной совершенно голая, только болтался на левой ступне один грязно-белый носок.
Я налил ей полный стакан и протянул. Лолита, ити твою мать.
— Играй своё! — требовательно воскликнула она.
У девчонки был впалый, серый живот. Ниже пупка, в свалянных волосах творилось что-то невообразимое, туда мне даже не хотелось смотреть.
[На полях: «Да, припоминаю…»]
Я налил и себе. Мы чокнулись.
— За вздутую разборку! — произнесла она тост, и мне стало окончательно ясно, что она принимает меня за кого-то другого, за того, кому она собирается сегодня нормально дать, ибо вздутая — на ее уродливом языке означало законченная. То есть, она думала своими потекшими от драга мозгами, что я — какой-то ее близкий знакомый, к которому она запросто пришла ночевать, успешно обтяпав какое-то дело, разборку, о которой тот человек (то есть, я) должен знать, и вот, теперь она буднично чухает по этому поводу склянку.
Когда девчонка скрылась в ванной, я немедленно засуетился, готовясь к предстоящему аттракциону и с ужасом думая о том, что она протрезвеет после водолея, и снова решит, что перед ней — швыдло.
2
Я полулежал на диване, периодически наполняя рот едкой жидкостью — маленькими порциями, чтобы до времени не опьянеть и хорошо запомнить все то, что должно произойти в этой комнате. Я слушал, как в ванной бьет о воду вода и предавался странным, несбыточным и ненужным фантазиям. Я вообразил, что эта девушка останется у меня навсегда, будет спать в моей постели, станет, в конце концов, моей женой.
До какой степени дошла ее болезнь? Существуют же особые клиники для наркоманов, а у меня вполне хватит средств оплатить лечение… Приплыла и уплыла, плескаясь, чисто рыбья мысль о том, что и мне было бы неплохо лечь с ней в ту же клинику, только лечиться я буду от другой, не менее позорной болезни. Вот так, рука об руку, наркоманка и алкоголик, вместе в одной палате — он за ней ухаживает, следит, чтобы не снялась там случайно какому-нибудь молодому доктору.
А дальше — больше. Ведь создал же Пигмалион Галатею: из какой-то уличной торговки — светскую даму. Я передам ей все свои знания о мире, сделаю ее душеприказчицей своих неизданных книг, завещаю ей всё свое имущество… Только надо как-нибудь отгородить ее от старых друзей, тех, кто сделал ее такой. Пусть дружит с новыми, моими — я смогу всех вернуть, снова начать общаться, выходить в свет. Снова, как в прежние годы, буду жить на даче, ходить за грибами сквозь золото дымных утр и собирать легионы гостей.
Мысленно я назвал ее Викой, сам не зная почему — может быть, за витые, торчащие в разные стороны жгутики слипшихся волос. Впрочем, имени я ее так и не узнал: лишь местоимением запечатлелась в моей жизни эта маленькая змея.
Дрянной запах она оставила в ванной. Вышла, завернутая в большое махровое полотенце, вся сияющая смуглой чистотой. Я уже и сам ждал ее в халате, предварительно промыв гениталии у кухонного крана. Хотелось лизать и лизать эти дырки на сгибах локтей, чтобы когда-нибудь зализать их начисто, вернув обратно чудесную юную кожу.
Она что-то сжимала в кулаке, какой-то кошелечек, маленький бумажник, который извлекла из своих джинсов, я не придал этому значения…
— Давай еще грамульку зарядим, — предложила она.
Я был не против и тотчас наполнил стаканы. Она взяла было свой, затем передумала пить, поставила на стол. Я сделал то же самое, со звоном опустив стакан выдержанного вискаря впритирку к ее стакану и думая при этом, что уже через несколько минут так же звякнут друг о друга наши тела.
— Принеси чего-нибудь куснуть, а?
— Не вопрос, — молодецки парировал я и снова отправился на кухню.
Пришел с полным подносом еды. Она сидела в моем рабочем кресле, рассматривала бумаги на столе. Ноги, сложенные крест-накрест, были слабы и тонки от хронического недоедания, являя обширные гематомы на острых коленках, которые лишь возбуждали, поскольку я хорошо представлял их происхождение.
— Вы что же — писатель, что ли?
— Типа того, — сказал я, соображая, что в этом вопросе что-то не так.
— Комп на столе, а пилите от руки.
— На компе я просто играю, — соврал я и, наконец понял, что было странным в ее словах: ведь если она принимает меня за своего приятеля, откуда же взялся этот ознакомительный вопрос?
К тому времени мы выпили еще по стакану, она с удовольствием проглотила кусок сыра, мне же закусывать не хотелось… Я вновь обратил внимание на кошелечек, который теперь лежал у нее на коленях, подумал, что в нем она и носит свой драг… Внезапно я почувствовал себя очень, ужасно пьяным, словно выпил не два стакана виски, а две бутылки. Там не ее драг, а мой, — подумал я, и это было последнее, что я помнил. Очнулся где-то в середине ночи. Во всех комнатах горел свет. Бутылки на столе не было. Ноутбука — тоже. Листы рукописи валялись на полу, причем, заблеванные: моя желанная выжрала виски, сколько могла, что-то отрыгнула, остаток прихватила с собой. Небось, просматривала листы со стаканом в руке, поочередно бросая их на пол, складывала слова, не понимая их смысла, недоумевая, что за дрянь пишет тут этот лох. Мне, стало быть, сыпанула клофелина в стакан, или чего-то подобного. Меня уже дважды травили клофелином случайные собутыльники, чтобы раздеть и обчистить, правда, это происходило на улице, а не в собственном доме.