Человек-тело
Шрифт:
В таком случае, педофил — это отрицание смерти. Гумберт был на двадцать пять лет старше Лолиты. Между прочим, как и Достоевский своей стенографистки. Педофил теоретически не должен пережить предмет своего вожделения. Впрочем, «Лолита» — это не история дяденьки-педофила, а история девочки-геронтофила, вот в чем тайна этой книги. Гумберт всего лишь искал образ своей первой любви. Лолита же сначала отдавалась ему, затем сбежала с другим человеком, который был даже старше Гумберта. Чистый, наивный детский Гумберт. И рядом с ним — уродливый геронтофил Лолита. Надо бы перечитать с этой точки зрения, может быть, найду в тексте какие-то ключи.
Мысль № 7
И
Мысль № 8
Пытаясь поговорить с нею о литературе, я, конечно, не мог обойти «Лолиту». Нет, не читала она книгу — лишь слышала о ней. Вообще, ее познания литературе были довольно скудны. Немного погоняв девочку по содержанию текстов, словно тупой преподаватель, которому непременно надо убедиться, что студент знает, как звали лошадей Вронского и Казбича, я убедился в том, что она не читала ничего, кроме меня. Триллеры и женские романы, конечно, не в счет: я имею в виду прозу. Вот так: открыла в отрочестве этого писателя и оказалось, что он ей полностью достаточен. О том, что я стал для нее каким-то проводником в мировую литеретуруру, соврала для солидности.
И как это только она могла любить ту чернуху, что я писал? Впрочем, вскоре она полюбила не кого-нибудь, а Тюльпанова, прочитав книжку, что завалялась у меня. Надо же, с кем изменить…
Мысль № 9
Вот несколько вопросов, которые, как я ни старался от них избавиться, по-прежнему мучают меня…
Первое. Я так и не нашел никакого разумного толкования образа Вики: сначала ко мне явилась какая-то грязная вульгарная наркоманка, потом я написал на этом материале рассказ, затем эта девушка превратилась в образ, придуманный мной.
Второе. Текст давно утраченный, сожженный, текст, которого не существует нигде, даже в моей собственной голове, был в точности озвучен ею — тем же придуманным и материализованным мною образом.
Третье — тоже в эту папку. Некий Тюльпанов описывает детали моей жизни, генерирует числа, связанные с моей судьбой, проникает даже в мои сны.
И вот, моя старая теория, когда-то разработанная в шутку, надолго забытая… Человек-тело. Она настолько, оказывается, важна, что я открываю титульный лист этой тетради, доселе чистый, и записываю на нем крупно эти слова. Именно так:
Пусть будет роман — уже более пяти листов накатал.
Итак, я имею дело с телом, только вот в чем вопрос: я ли управляю им? Что если это тело послано мне кем-то другим, каким-то иным человеком? Ведь может же быть какой-то другой человек в этом безмерном океане одиночества.
И если он существует, этот человек, еще один, такой же, как я, насколько реальна встреча с ним? Может быть, все наше общение и заключается в этом посыле друг другу тел?
Уж не Тюльпанов ли подослал мне мою Вику, это пусть и несовершенное, но юное тело?
Мысль № 10
Кстати, молодая жена моя, проводя свою первую акцию семейной жизни — уборку в качестве новоиспеченной хозяйки, обнаружила глубоко под кроватью его злополучную книгу, провалялась с нею весь вечер, ежеминутно облизывая палец своим остреньким, кроваво блестящим язычком, а на другой день изумила меня: вернулась с традиционного ежедневного шопинга с пакетом, вывалила пакет на стол и — о ужас! — это были семь разнокалиберных книг Тюльпанова, разноцветных, все книги Тюльпанова, которые ей удалось найти в магазинчике на углу ул. Яблочкова и на окрестных ларьках.
— Не шопинг был у тебя сегодня, — сказал я, тускло глядя на эту кучу дерьма и почесывая затылок. — Не шопинг, а жопинг (тогда и появилось это слово в нашем обиходе).
— Уж не ревнует ли меня мой писатель к Тюльпанову? — весело огрызнулась Вика.
— Это равносильно тому, как если бы красавица ревновала своего мужчину к чудовищу.
— А если чудовище лучше трахается?
— Так и красавицу можно научить. Я же ведь тебя научил. И на удивление быстро…
(Эх, крошечка моя. И вправду научилась она: буквально уже через три дня стала испытывать неподдельный оргазм, что меня в свое время слегка озадачило и даже подумалось мимолетно, что все это какая-то огромная, чудовищная ложь: девчонка выполняет некую миссию, вся ее любовь — хорошо срежиссированная игра, в планы которой входит даже хирургическое восстановление невинности, но лишь физиология выдала ее, и не смогла девочка устоять перед мужской плотью, огромным вибрирующим фаллосом…)
Я сказал, чувствуя знакомое покалывание давно забытой писательской ревности:
— Получается, что этот Тюльпанов вроде как хорошо трахается. Да? Совсем мою женку затрахал?
— Да нет, тут другое, — Вика вдруг стала серьезной и вскинула на меня свои светлые глаза. — Я вчера читала этого «писателя», — она явно произнесла слово в кавычках, — и все думала: почему печатают его, а не тебя? И читают, если печатают. Я подумала: есть какой-то секрет успеха. Казалось, я вот-вот его разгадаю. Но только будто бы подошла к самому краю, но тут книга и кончилась.
— Тебе-то зачем секрет успеха? — спросил я.
— Как зачем? Я хочу узнать его, чтобы поведать своему любимому мужчине. А писатель этот Тюльпанов так себе.
Милая моя, наивная, хорошая девочка. Так себе. Тюльпанов — это не так себе, бери больше. Тюльпанов — это вообще никто. Но что-то странное произошло с нашим миром, словно где-то на рубеже девяностых планета влетела в облако дебилизируещего межзвездного газа…
В те дни с семейной жизнью было покончено на неделю. От рассвета до заката Вика поедала по одному Тюльпанову. Прогуливаясь по своему жилищу (пятнадцать шагов без захода в спальню), я время от времени видел мелькание ее влажного пальца и кровавого язычка. Семейной жизнью я назвал посуду, уборку, еду… Все это она делала едва. Трах же наш не вышел из своего беспорядочного, примерно четырехразового суточного цикла.
Моя молодая жена оргазмировала с Тюльпановым в голове, и я ненавидел их обоих.
Мысль № 11
Мягкий русский триллер — потому что он вялый и слабый, полный необязательных слов… Правда, обыграть мягкую обложку не получится, поскольку эти «триллеры» выходят в очень твердых обложках, чтобы издатели могли наварить больше бабла.
Мысль № 12
Виски я пью не потому, что гурман, а попросту — от похмелья. Чем лучше виски, тем слабее бодун.
Мысль № 13