Человек воды
Шрифт:
Прибыв в Мюнхен, Богус пытается быть объективным; он извлекает свой магнитофон и записывает в автобусе следующее заявление: «Меррилл Овертарф и другие „неправильные“ люди непригодны к болезням, требующим соблюдения строгого режима. Диабет, например…» («Женитьба, например…» — думает он про себя.)
Но прежде, чем он успевает выключить магнитофон, сидящий рядом мужчина спрашивает Трампера на немецком, что он делает, опасаясь, видимо, интервью. Понимая, что запись уже испорчена, и будучи уверен, что мужчина говорит только по-немецки, Трампер, не выключая магнитофон, спрашивает на английском:
— Что у вас такое,
— Я довольно хорошо говорю по-английски, — сухо замечает мужчина, и они продолжают путешествие до Мюнхена в гробовом молчании.
По прибытии автобуса Богус, желая восстановить мир, осторожно спрашивает его, кто такой Фельц Зундер. Но мужчина выражает явную неприязнь к нему: не отвечая, он спешит прочь, оставив Богуса под пристальными взглядами нескольких ближайших к нему пассажиров, для которых имя Фельца Зундера звучит, кажется, как внезапный удар колокола.
Чувствуя себя чужаком, Богус не без удивления задается вопросом: «Что я тут делаю?» Он с опаской бродит по незнакомым улицам Мюнхена, неожиданно обнаруживая, что неспособен перевести надписи на немецких магазинах и гудящие вокруг голоса. Он воображает себе всякие ужасы, которые, возможно, происходят сейчас в Америке. Бешеный торнадо, сорвавший крыши по всему Среднему Западу, навсегда уносит Бигги из Айовы. Кольм погребен снежной бурей в Вермонте. Кут-берт Беннетт пьет у себя в фотолаборатории, нечаянно проглатывает стакан виски со льдом, удаляется в семнадцатую ванную комнату и спускает себя в море. В то время как Трампер, изолированный от всех этих ужасов, сидит и надирается пивом в привокзальном баре Мюнхена, решив ехать до Вены поездом. Он знает, что от этой поездки ждет момента, когда он неожиданно воспрянет духом и почувствует, что хочет вернуться обратно.
И только прибыв в Вену и по-прежнему ничего такого не ощущая, он приходит к выводу, что для этого нужно не место, а время.
Он тащился по Мариахильферштрассе, пока неудобный и тяжелый магнитофон и толстое пальто из бобрика не утомили его и не заставили ждать трамвая.
Он вышел из трамвая в парке Эстерхази, недалеко от которого, как он помнил, находится большой магазин подержанных товаров; там он купил подержанную пишущую машинку с добавочными немецкими символами и умляутами. По случаю такой покупки продавец согласился щедро поменять его шиллинги и доллары США на свои немецкие марки.
Трампер купил также шинель длиной до лодыжек; погоны с плеч были содраны, а на спине осталась маленькая аккуратная дырочка от пули, но в остальном она выглядела вполне прилично. Он продолжил экипировку в стиле послевоенного тайного агента, купив мешковатый костюм с широкими плечами, несколько желто-белых рубашек и длинный фиолетовый шарф. Такой шарф можно было завязывать различными способами, что избавляло от необходимости иметь галстук. Затем он купил чемодан с бесчисленным множеством ремешков и пряжек — он как нельзя лучше подходил к его прикиду. Теперь он был похож на путешествующего шпиона, разъезжающего на Восточном экспрессе между Стамбулом и Веной с 1950 года. В довершение всего Богус приобрел шляпу как у Орсона Уоллеса в «Третьем мужчине». Он даже упомянул об этом фильме продавцу, который выразил сожаление, что, кажется, не видел его.
Богус продал пальто из бобрика почти за два доллара, затем медленной походкой направился со своим шпионским
Парочка поспешила прочь от его зловещего костюма, но Богус Трампер чувствовал себя в нем превосходно. Он пытался определить направление, в котором ему следует начать охоту за Овертарфом по Вене.
Он снова сел на трамвай и доехал до Старого города, обогнул «Опера Ринг» и вышел на Кертнерштрассе, самой большой ночной улице города, в самом его центре. «Если бы я был Мсрриллом Овертарфом и если бы я по-прежнему жил в Вене, где бы я оказался субботним вечером в декабре?»
Трампер быстро шагает по улочкам Нового рынка, разыскивая «Хавелку», старую большевистскую кофейню, до сих пор популярную среди разного рода интеллектуалов, студентов и оперных кассиров. Кофейня оказывает ему все тот же холодный прием, который он помнит, — те же худые волосатые парни и те же широкобедрые похотливые девицы.
Кивнув очевидному проповеднику у столика возле двери, Богус думает: «Несколько лет назад здесь был один такой, похожий на тебя, весь в черном, но с рыжей бородой. Полагаю, Овертарф его знал…»
— Меррилл Овертарф? — обращается Трампер к парню.
Создается впечатление, что борода у парня застывает; глаза проповедника впиваются в Богуса, как если бы его мозг повторял все известные когда-либо своды законов.
— Ты знаешь Меррилла Овертарфа? — спрашивает Богус у девицы, сидящей ближе всех к застывшей бороде. Но она пожимает плечами, как бы говоря, что если и знала, то теперь это не имеет значения.
Другая девица за столиком поодаль говорит:
— Ja, кажется, он в кино. Меррилл в кино?
— В кино? — переспрашивает Богус. — Здесь в кино? Ты хочешь сказать, в кино здесь?
— А ты видишь работающую камеру? — спрашивает бородач, и проходящий между ними официант при слове «камера» сгибается в подобострастной позе.
— Нет, здесь — в Вене, я имею в виду, — говорит Трампер.
— Я не знаю, — произносит девица. — Я слышала, что в кино, и все.
— Он когда-то водил старенький «зорн-витвер», — сообщает Трампер, ни к кому конкретно не обращаясь, надеясь отыскать хоть какие-то опознавательные знаки.
— Ja? «Зорн-витвер»! — восклицает тип в толстых очках. — Пятьдесят третьего? Пятьдесят четвертого?
— Ja? Пятьдесят четвертого! — радуется Богус, поворачиваясь к мужчине. — У него еще была старая коробка передач, которая при ударе сползала то туда, то сюда; а в днище были дырки — в них можно было видеть убегающую дорогу. И у него была такая драная обивка…
Он замолкает, заметив, как несколько посетителей кофейни наблюдают за его возбуждением.
— Ну так где же он? — спрашивает Богус типа, который помнит про «зорн-витвер».