Человек за бортом
Шрифт:
Но штурманская карта содержала сведения о вероятных и ожидаемых условиях. Она не могла предусмотреть все неожиданности плавания. В таком деле приходилось больше полагаться на барометр, который застыл на отметке 29.9, ветер северо-западный, волнение умеренное. Деннисон и Джеймс следили за скоплением и передвижением облаков, как сухопутный житель следит за маневрами вражеских армий. Любой порыв ветра, любое изменение морских течений, любое колебание температуры и давления могло таить в себе угрозу – слабый отголосок того, что может выкинуть коварное море в следующиую минуту.
Их путь пролегал по
Попутный ветер ослабел, вести кеч теперь стало легче легкого. На ночных вахтах Деннисон придерживал штурвал одной рукой, лежа на спине и устанавливая курс по звездам, проглядывающим сквозь просветы ночных облаков. Во время долгих ночных вахт делать было нечего, разве что иногда поглядывать на компас, когда звезды меркли в свете восходящей луны.
Ночи летучих рыб. Легкое, необременительное плавание, которое оставляет моряку массу времени на раздумья и грезы, когда вода мягко шипит под носом яхты, и кеч скользит по невысоким волнам моря.
Массу времени на раздумья... О Нью-Йорке.
Для чего он собирался попасть в Нью-Йорк? Ах, да, за деньгами. Попросить взаймы. Но удастся ли ему выбить деньги из сестры? Вполне вероятно – так ему казалось, пока он рассказывал об этом всем и каждому в Сент-Томасе. Сомнительно – в действительности. Но теперь, оставшись наедине с собой, он находил эту авантюру почти безнадежной.
Деннисон вспомнил сестру, вдову с длинным носом, дамочку в цветастых шелках, которая жила в домике на Грамерси-парк, посвятив себя своим кошечкам и концертам. Что она может ему дать?
Комнату. Комнату и стол, и, возможно, немного карманных денег. На сигареты, скажет она, поскольку знает об этой мужской привычке.
За это благодеяние он будет вынужден выслушивать бесконечные лекции. Что даже похлеще, чем лекции Армии Спасения, и хуже бормотания святых отцов. По крайней мере, Армия Спасения и святые отцы кое-что понимают в жизни. Оливия же не видела ничего, кроме своего Грамерси-парка и фешенебельной части Лонг-Айленда.
Сперва она ударится, так сказать, в обзор. Она по минутам восстановит все тридцать четыре года его существования на грешной земле. Она припомнит, какие перспективы светили ему, когда он вступал в жизнь – упомянет его образование, определит уровень его интеллекта и его способностей, что будет сильно смахивать на кипу психологических тестов, которыми его пичкали в колледже.
Обзор завершится неутешительным резюме. Что он сделал со своими возможностями и способностями? Ничего, даже меньше, чем ничего! Кто он сейчас? Нищий, бродяга, тип, неспособный нести ответственность за свои действия, не желающий занять подобающее ему место в достойном образе жизни – в Лонг-Айленде и Грамерси-парке.
Затем воспоследствует мольба. Еще не поздно! Изменись! Стань кем-нибудь! Оливия даже отыщет для него возможности –
И когда он наплюет на ее мольбу и на предлагаемую работу, последуют возражения и аргументы, шаткие и идиотские аргументы о ценности благопристойного образа жизни в этом мире, в мире Оливии. Он никогда не мог ее переубедить. Все это заканчивалось удручающе однообразно: Оливия приказывала ему убираться из ее домика и возвращаться к своей беспутной жизни.
А деньги? Как насчет денег?
Каких денег?
Боже мой, каким же он был дураком, если поверил в то, что праведная Оливия согласится отщипнуть часть наследства своего покойного муженька, деньги, заработанные тяжким трудом, на какую-то шхуну в Ливардсе, школу катания на водных лыжах в Сент-Томасе, или поиски подводных сокровищ в проливе Мона? За всю свою жизнь она никогда не выбиралась дальше Нью-Йорка. Подобные места и подобные занятия не являлись ей и в страшных снах, они были так же далеки, как луна, и так же нереальны, как страна Оз или Зазеркалье. Вполне возможно, она считала, что тропические страны изобретены Голливудом.
Конечно, она займет ему денег – на приличный костюм, чтобы он мог устроиться на работу в какой-нибудь занюханной конторе. Но не больше.
Господи, опять он сплоховал! Опять его разум выкинул какую-то нелепую шутку, заставив принять желаемое за действительное. Он ведь мог стать помощником капитана на «Люси Белл» и вести сейчас к Малым Антильским судно, груженое твердой древесиной и цементом. Он мог принять предложение Тони Эндрюса и плыть к Никарагуа. И вместо всего этого он направляется к единственному городу, куда он поклялся никогда больше не приезжать – к этому проклятому Нью-Йорку!
Деннисон сокрушался по этому поводу долгими тихими ночами и жаркими днями. Ветер оставался слабым и переменчивым. Они вступали в царство «конских широт».
Стоял конец октября. В Нью-Йорке его ждала зима.
Она никогда не даст ему денег. Как же он выберется из Нью-Йорка? Конец сезона, найти яхту, отправляющуюся на юг, практически невозможно. При нем до сих пор были документы на право вождения судов, но они, наверное, стали недействительны после того, как он смылся с корабля несколько лет назад, в Порт-Саиде. А если даже и нет, на берегу сейчас толкутся толпы моряков, шатающихся по грязным кварталам дешевых баров в поисках вакансий. Спрос на парусники резко упал. Как же он выберется из этого чертова города?
И с какой радости он вообще поперся в Нью-Йорк? Его жизнь проходила между призрачными границами Тропика Козерога и Тропика Рака, таинственными границами, которые он никогда не нарушал. Когда все вокруг говорило «нет!», почему же он ослушался? Как он мог забыться?
Этим вечером, поглядев на карту, он обнаружил, что они уже минули Тропик Рака. Кеч шел через тридцатый градус, широту Святого Августина. Впереди их ждали Нью-Йорк и зима.
2.