Человек за шкафом
Шрифт:
– Перестань, Антоша! – Оля встала из-за фортепиано, подошла к другу, ласково дотронулась до плеча. – Ну что ты себе придумал! Я не оставлю тебя одного. Обещаю.
– Правда? – совсем по-детски спросил он. С такой интонацией малыши просят маму никогда не умирать и никогда не переставать их любить.
– Конечно, – кивнула Оля. – А что до колдовства твоей тетки… Неужели ты действительно в такое веришь? Все это глупости, предрассудки и бабкины сказки. Жизнь человека в его руках, и только он может исправить свою судьбу или окончательно загубить. Ты же сам только что слышал: «Для меня в небесах возникают созвездья…»
– «Но мешает мне сердце созерцать это счастье…» – тут же подхватил Антон, и Оля в который уж раз поразилась, какая у него своеобразная память – когда Антону что-то интересно, нравится или нужно, он схватывает это на лету и может хранить в мозгу вечно. И при этом то, что он считает незначимым, тут же вылетает у него из головы.
– Уйми свое сердце, – улыбнулась Оля. – Ты столько настрадался, натерпелся… Неудивительно, что тебе ужасы мерещатся на каждом шагу и даже ночью преследуют кошмары. Но вот увидишь – все будет хорошо. Может быть, не сразу, но будет. Только ты… не смей сдаваться, слышишь?
– Я не сдамся, – пообещал Антон. – Я уже не могу так жить. Я хочу по-другому.
– А раз так, значит, все изменится, – кивнула Оля.
– Эх, мне бы твою уверенность… – пробормотал он в ответ.
Он многим восхищался в подруге, и больше всего тем, чего не было у него самого. Ее смелость, решительность, энергичность… И как бы ему, Антону, привыкшему от всех трудностей и неурядиц прятаться за шкаф, набраться такой же решимости и смелости?
И еще Антон никак не мог понять, почему Оля возится с ним, не оставляет, поддерживает. Что в нем такого – в жалком и одиноком, лишенном элементарных человеческих прав, поставленном вне рамок «нормального» человеческого общества и оттого беззащитном перед любой жестокостью? Что бы он ни думал – это будут мысли идиота, как бы ни действовал – любой его поступок можно свести к выходкам душевнобольного. Общество строго блюдет свою одинаковость и сурово карает инакомыслящих. Клеймо сумасшедшего – самое тяжелое и безысходное, потому что его нельзя отменить. Ты можешь научиться жить, говорить и действовать как все, как «здоровые». Но, единожды получив диагноз, ты не отмоешься никогда. В этом была драма Антона, и осознание этой драмы, которое пришло к нему только недавно, лишало его сил бороться с несправедливостью. Что он один, или пусть даже с поддержкой маленькой, но смелой скрипачки, сделает с обществом – бессердечным, безжалостным, но очень благоразумным? Но даже не веря в возможность победы, Антон принял твердое решение бороться и не сдаваться. Просто потому, что обещал это Оле и теперь не хотел обмануть ее ожиданий. Вот только он пока даже представления не имел, как именно это можно было бы сделать…
С тех пор как Оля появилась в доме, ему стало гораздо реже доставаться от тетки. Потому что на другой же вечер после истории с ключом Оля встретилась с хозяйкой на кухне и будто бы случайно, просто к слову пришлось, рассказала ей историю о своих ленинградских соседях. О том, как муж избил жену, а они с родителями вызвали милицию. Дебошира забрали в участок, на первый раз вкатили пятнадцать суток и строгое предупреждение, но обещали, что в следующий раз он уже так легко не отделается, сядет в тюрьму по статье под таким-то номером. Статей Уголовного кодекса Оля, конечно, не знала, число ляпнула от фонаря, просто чтобы звучало убедительнее. Но это подействовало.
– И чего? – хмуро спросила внимательно слушавшая ее Зоя.
– Ничего, – обескураживающе улыбнулась девушка. – Сосед сразу образумился. Теперь все семейные конфликты у них решаются словами. Правда, нецензурными и всегда довольно громко.
Рассказ этот напугал Зою. А что, если и правда девчонка сдаст ее ментам? Она свидетельница, ей поверят, следы побоев на теле дебила найдут. И тогда пиши пропало. Затаскают по судам, может, и не посадят, но отдадут ублюдка в какой-нибудь интернат, а ее, опекуна, из квартиры погонят. Нет уж, лучше подождать, пока эта скрипачка не съедет, и не лупить его хотя бы при ней. Тем более что уже не так уж много осталось, она только до лета комнату сняла. А уж следующего жильца Зоя найдет такого, которому не будет никакого дела до того, как она обращается со своим племянником…
Время летело на удивление быстро. Настала зима, выпал снег, и прогулки стали для молодых людей серьезной проблемой, поскольку у Антона не было зимней одежды. Однако совсем отказываться от выхода на улицу не хотелось, и юноша шел на всевозможные ухищрения: натягивал джинсы прямо на домашние тренировочные штаны, влезал сразу в оба свитера поверх рубашки («Как капуста!» – смеялась над ним подруга) и надевал под осенние ботинки две пары теплых носков, которые купила ему Оля вместе с шапкой, рубашкой и перчатками. Эти мелкие траты на самое необходимое влетали ей в копеечку, как и продукты, покупаемые на двоих. Приходилось чаще, чем изначально планировала Оля, просить родителей прислать денег, хорошо еще, для ее семьи это не было проблемой. Проблему составляли скорее сами покупки – был как раз период тотального дефицита, когда из продажи исчезли почти все товары, даже самые необходимые. И это стало для Антона своеобразным уроком.
Раньше он как-то никогда особенно не задумывался о материальной стороне жизни. Ему нравились одни продукты и блюда, не нравились другие, но он никогда всерьез не задавался вопросом, откуда берутся эти продукты и ингредиенты для этих блюд. Знал, что их покупают, но толком даже не представлял себе этот процесс. И теперь Оле пришлось провести со своим другом долгий и подробный экономический ликбез, чтобы объяснить самые элементарные вещи: где что продается и почему нельзя купить все то, что хочется, что сколько стоит и как происходит процесс покупки… Олю уже не удивляло, что ее новый друг не знает не только самых элементарных вещей, но и не знает цену деньгам и толком не представляет себе, откуда они берутся. И она терпеливо рассказывала ему все, объясняла, подчеркивала, на что следует обратить внимание в книгах.
Ее очень радовало, что «ученик» усваивает значительную часть уроков. Конечно, было немало моментов, которые Антон не в состоянии был понять, но чаще всего это казалось философских, психологических или морально-этических тем, в которых и сама-то Оля чувствовала себя не слишком уверенно. Ну как объяснить такому человеку, у которого при всей его музыкальной одаренности разум ребенка, максимум подростка, зачем нужны войны, почему одни люди купаются в роскоши, а другие голодают или почему во всем мире разные религии, ведь Бог, если он есть, должен быть единым для всех? Оля нашла для себя выход и отвечала честно: «Я не знаю. Нас учили так-то, сама я думаю так-то. А что думаешь ты?» И с интересом выслушивала мнение своего друга, как правило, оригинальное, часто совсем не похожее на общепринятое, в большинстве случаев спорное, часто наивное – но от этого только еще более интересное.
Постоянное ощущение тайны, в которой они вынуждены были держать свое общение, придавало их отношениям особую прелесть. В них было что-то от детской игры в шпионов – пусть Антон в детстве и не играл, но теперь с удовольствием наверстывал упущенное. А музыка, разговоры о ней и об искусстве, ставшие особенно частыми после того, как молодые люди начали посещать вместе музеи и выставки, добавляли в эту игру какой-то особенной глубины. Гуляя по заснеженным улицам, красивым, несмотря на царивший в стране затянувшийся кризис, любуясь на украшенные к Новому году витрины дорогих магазинов и ресторанов, толкаясь среди лотков, с которых торговали всевозможными товарами к празднику, Антон и Оля невольно настраивались на лирический лад.
На Новый год Антону несказанно повезло – Зоя аж на три дня укатила в какой-то подмосковный санаторий. Он попросил Олю провести это время с ним, и девушка не стала отказывать. Разумеется, у нее были и другие предложения, московские друзья и знакомые звали встретить праздник вместе с ними, да и у консерваторских друзей намечалась вечеринка, которая обещала быть очень веселой и интересной. Но Оля отвергла все заманчивые варианты, считая, что принять какой-либо из них было бы слишком несправедливо по отношению к Антону, а взять его с собой – невозможно. В этом случае праздник обернулся бы для нелюдимого, замкнутого юноши новым стрессом вместо радости и приятных впечатлений.