Человек за спиной Гитлера
Шрифт:
Трумен: Совершенно правильно. Это и мое мнение.
Черчилль: Разумеется, речь идет о частичной капитуляции на фронте, на гиммлеровском союзном фронте. И тамЭйзенхауэру оставляется право принимать капитуляции, тогда он (т. е. Гиммлер), пожалуй, захочет капитулировать.
Трумен: Да, конечно.
Черчилль: Вы это понимаете?
Трумен: Полностью. Коли он говорит от имени общегерманского правительства, то и капитуляция должна охватывать все и она должна совершаться перед всеми тремя правительствами».
Странный разговор! Трумен как бы не слышит
Но нет! Получив отказ от Черчилля и Трумена, Гиммлер обратился к генералу де Голлю и предложил ему… союз Германии с Францией. Мол, англо-американцы будут обращаться с Францией, как с сателлитом, а
Сталин ее «советизирует». Единственный путь Франции к величию и независимости лежит через немедленный союз с Германией, а генерал де Голль завоюет себе имя великого человека всех времен. Ответа, конечно, не последовало.
Зато Борман рассчитался с Гиммлером — но лишь в своем дневнике.
ДНИ: 27 апреля — 29 апреля
Пятница, 27 апреля
Мы стоим за фюрера и погибнем вместе с ним. Верны ему до смерти. Другие думают, что должны действовать из «высших побуждений». Они жертвуют фюрером, а их неверность — черт их побери! — похожа на их «честь»!
Суббота, 28 апреля
Наша имперская канцелярия превратилась в кучу обломков. «Мир стоит на краю гибели»!
Государственная измена — безоговорочная капитуляция — об этом сообщает иностранная печать. Фегеляйн разжалован — пытался трусливо бежать из Берлина в штатском. День во второй раз начинается ураганным огнем.
Воскресенье, 29 апреля
В ночь с 28 на 29 апреля иностранная печать сообщает о предложении Гиммлера о сдаче рейха. Обручение Адольфа Гитлера с Евой Браун.
Фюрер диктует свое политическое, а затем личное завещание. Предатели Иодль, Гиммлер и генералы оставляют нас в руках большевиков. Снова ураганный огонь! По сообщениям противника, американцы проникли в Мюнхен!
Все эти фразы — буквально накорябанные Борманом вкривь и вкось, не соблюдая порядок строк разлинованного блокнота, — явно не соответствуют канцелярскому характеру и общему стилю документа. Действительно, надо было случиться краху рейха, чтобы у человека, стоявшего за спиной своего хозяина, проявились человеческие черты: злоба, отчаяние, возмущение!
Анализом этих дней мы еще займемся, но сейчас о
Очерк двенадцатый
Когда Москва пришла в Берлин
29 апреля военным корреспондентам газеты «Правда» Борису Горбатову и Мартыну Мержанову — моим давним знакомым — был назначен прием у первого советского коменданта Берлина генерал-полковника Николая Берзарина. Об этом Мержанов вспоминает так: «Еще вчера первый советский комендант Берлина генерал-полковник Берзарин назначил Горбатову и мне свидание на два часа дня, и мы, потолкавшись еще минут двадцать по комнатам штаба корпуса, двинулись в тылы 5-й ударной армии. Ехали по асфальтированной дороге, и справа от нас слышались шумы далеких боев. Наконец мы свернули вправо и поехали к центру города, на улицу Альтфридрихсфельде 18, где в старом закопченном и пробитом пулями и снарядами доме расположилась советская комендатура Берлина.
Часовой проверил наши документы, и мы вошли в здание с длинным коридором. В конце его мы нашли дверь, на которой мелом было написано: «Комендант города Берлина». Офицер проводил нас в соседнюю большую комнату, в которой было уже полно народа. За большим письменным столом сидели Николай Эрастович Берзарин и переводчик, а за длинным, покрытым зеленым сукном, — сидели немцы в гражданской одежде. Все они были худы и бледны. Большинство подавленно смотрели вниз.
В ходе беседы мы выяснили, что это инженерыспециалисты, работавшие на электростанциях, водопроводе, в пекарнях, в торговых предприятиях, в трамвайных парках и метро. Они еще не представляли себе, о чем они должны говорить с этим стройным, смуглым, красивым генералом, войска которого штурмовали в этот день Александерплац и здание ратуши. И в этот кажущийся им неподходящим момент он пригласил к себе работников коммунального хозяйства и спокойным голосом объявил:
— Сегодня в одиннадцати освобожденных районах наша армия раздает населению хлеб и картофель, открыто более тридцати хлебопекарен, пущены шесть мельниц.
Немцы внимательно слушали, а некоторые записывали что-то на листках бумаги.
Берзарин продолжал:
— Во всех районах созданы «группы содействия Красной Армии». Что это за группы? Они под руководством районных комендантов должны наводить порядок на улицах и в домах, подбирать и сдавать оружие, выполнять все приказы комендантов.
Далее из доклада немцы узнали, что на днях штурмовой отряд под командованием подполковника Ф. Галкина, наступая на Трептовпарк, ворвался в крупнейшую берлинскую электростанцию Румельсбург, которая работала на полную мощность.
— Станция действует и сейчас, — сказал Берзарин. — С рабочими установлен полный контакт. Они аккуратно выполняют свои обязанности. — Посмотрев на карту, генерал добавил: — Работают электростанции в Клингенберге и в Раменсдорфе. В районе Карлхорста в ближайшее время будет пущен газовый завод. Открыты больницы, и мы снабжаем их медикаментами, разрешена частная торговля, работают часовые мастерские.