Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2
Шрифт:
Но Лизандер смотрел на Китти, которая взбиралась по лесенке, чтобы украсить остролистом масляный портрет одного из мнимых предков Раннальдини. Она была одета в черные леггинсы и огромный свободный черно-лиловый свитер, который он купил ей. Он первый раз видел ее в брюках. Было что-то невыразимо трогательное в ее маленьких пухлых ножках. Когда она потянулась, то над ее белыми носочками он увидел трехдюймовую полоску ноги. Ему вдруг захотелось ее погладить. Как всегда хотелось погладить Артура, Джека и Мегги, которая сейчас догрызала оставленную кем-то пастушью палку.
Отложив «Экспресс», он направился подержать ее лестницу.
– Это Лизандера надо приватизировать, – растягивая слова, произнесла Флора. – Устав от других дам Парадайза, он заряжается от Китти.
– Не смеши, – в унисон проворчали Рэчел, Гермиона и Наташа. Будучи глубоко увлеченными Раннальдини, они не допускали даже мысли о том, что Китти могла обладать притягательной силой.
Однако, как бы часто Лизандер ни разжигал камин в громадном зале, определенно, становилось холоднее. И плотные белые струйки пара от человеческого дыхания поднимались к потолку.
– Камерон с задних рядов тоже должна бы отвечать дымовыми сигналами, – по-приятельски сказал Мередит Флоре. – Я надеюсь, что сценарий вернется к версии твоей матушки.
Флора же рассматривала новую роскошную меховую шубу, которую Гермиона накинула на голубой костюм. И шуба эта означала только одно: рождественский подарок от Раннальдини.
– Я собираюсь донести на нее в Общество охраны животных, – проговорила она в ярости.
Она также отметила, что Рэчел исчезла, а Камерон в это время вопила по телефону в летней гостиной, и никто из них не имел счастья наблюдать, как дебютировал Ферди, приглашая Деву Марию и Иосифа на постоялый двор со сценарием в одной руке и литром красного вина в другой.
– Заходите, заходите, – говорил он ласково. – Конечно же, мы принимаем парочки. Давайте мне ключи от вашего осла, и я его припаркую. Распишитесь здесь.
Оркестранты, кутаясь в пальто, откровенно забавлялись. Китти чуть не падала от смеха.
– У меня есть кассета с фильмом «Грязные танцульки», – пробормотал Лизандер, протягивая ей еще одну охапку остролистника.
– В соседней комнате толпа пастухов, все еще требуют жрать, – говорил теперь Ферди. – Если уж они совсем разойдутся, стучите им в стенку. – Затем он протянул укоризненно глядевшему Святому Иосифу ключи от комнат. – Ну а я пойду продолжу разбавлять вино водой.
– О, пожалуйста, не тратьте зря драгоценную воду, – вмешалась собиравшаяся рожать Гермиона.
Боб, хохоча от души, сказал Ферди, что это улучшило сценарий.
– А теперь тебе пора запеть «О, придите все преданные», – закричал он Флоре.
– Да во всем Парадайзе нет преданных, кроме тебя и Китти, – прокричала в ответ Флора. – Если уж следовать реализму, то я лучше спою «Придите двое преданных».
– А вот это не твое дело, – загремел Гай, становясь кирпично-красным под белокурой бородой.
Флора, сунув руки в карманы, неторопливо пошла к сцене.
– «О придите все преданные, веселящиеся и радующиеся», – мягко запела она.
– Ух ты, – сказал концертмейстер соседу-гобоисту, – это достанет даже каменное сердце Гермионы.
Тут подошла сцена, в которой Архангел Гавриил является перед пастухами, собирающимися в поля.
– Ты готов, Перси? – воззвал Боб к священнику на галерее.
– Готов, – отозвался священник, просовывая в окно свой нимб.
На улице шел снег. Все соответствовало середине унылой зимы. Священник был счастлив, что под белую ночную сорочку он поддел теплое белье.
– Пастухи, вы болтайте там между собой, – сказал Боб, сверившись с текстом.
– Что ты собираешься делать на Новый год, Рувим? – спросил Мередит, второй пастух, держащий на руках Мегги.
– Этого нет в сценарии, – прошипела Джорджия, цепляясь, что есть мочи, за какую-то жуткую овцу.
Внезапно, как запах серы, аромат «Маэстро» разнесся по огромному залу, заглушая и благовония, и «выбросы» овцы и осла.
Мгновенно сидящий ближе всех флейтист сорвал кудрявый светлый парик с бюста Раннальдини. Джорджия выпустила овцу, которая, удирая, толкнула подсматривающего мистера Бримскомба, отправив его в полет. Вновь перегорели лампы.
Раннальдини, с поднятым каракулевым воротником и с белым от сдерживаемой ярости лицом, направился к сцене.
– Я-то полагал, что растолковал вам и слова и ноты, чтобы вы к моему возвращению довели все до совершенства.
– Это моя вина, – Ферди выплюнул сигару и поднялся из рядов партера. – Я замещаю Ларри, ну и немного напутал.
– Понятно, – в бешенстве сказал Раннальдини. – Гермиона?
– Маэстро? – улыбнулась ему Гермиона в ожидании похвалы.
– Пиано, Бога ради, – проворчал Раннальдини. – Твоя колыбельная способна перебудить всех бамбино в Иудее, и, потом, детишек кормят раз в четыре часа, а не каждые четыре минуты, так что спрячь свои сиськи. Ты же играешь Деву, а не Далилу.
Затем, не давая Гермионе времени на ответный вопль, он обратился к Гаю, который в партере подкреплялся оладьями.
– Ты еще более деревянный, чем эти нелепо разукрашенные ясли, Иосиф. Ведь твоя юная женушка родила ребенка, и все поздравляют ее и подарки дарят ей, так хоть выкажи что-нибудь вроде гордости или ревности. Что же касается тебя, Перси, – он поглядел вверх на священника, все еще беспомощно болтающегося под балкой, – давай поговорим о Толстяках в Опере. У тебя такое здоровое брюхо, а голосок такой слабенький. Ведь Гермиона и Джорджия тебя просто заглушат. И потом, ты совершенно никому не можешь внушить чувство трепета или страха. Боюсь, что твое место в хоре ангелов.