Человек-змея
Шрифт:
В перерыве между кокаиновым кайфом и бурбоновым опьянением я чувствовал удушающее присутствие трёхсот человек, с которыми у меня нет ничего общего. Как я их за это ненавижу!
«Странно… Не может быть. Лучше спроси его сам».
Я слишком расслабился. Левая рука крепко держит стакан, а бравые мальчики совсем рядом и ведут себя так, будто меня нет. Пытаются перекричать шум, причем им кажется, что шепчутся. Умники заржали, сначала громко, а потом зажимая рты, уверенные, что я ничего не заметил.
— Эй, сколько у тебя пальцев? — Голос знакомый. Похоже, парню очень весело и беспокоиться ему не о чем: десять пальцев и хмельные дружки при нём.
Пряча усмешку за высокими бокалами, картёжники с нетерпением ждали ответа.
— По
Вполне предсказуемая реакция: раскрытые рты, удивлённо выпученные глаза, а потом главный умник выступил вперёд.
— Что ты сказал? Я не расслышал.
— Да всё ты расслышал, — огрызнулся я. Ну вот, опять в детство впадаю.
Умник высокий, с упругой мускулатурой бывшего члена университетской команды по футболу; от его одеколона глаза слезятся. Встав в боевую стойку, он смерил меня испепеляющим взглядом.
— Хочешь, чтобы я надрал тебе задницу?
Бесспорно, физически он намного крепче. Просто смешно, когда парни с хорошей работой и немецкой тачкой грозят «надрать задницу». Парни, которые имеют личного тренера по фитнесу, но по-настоящему ни разу не дрались, грозят «надрать задницу». Белые парни с тёмным загаром, до старости просматривающие университетские ежегодники, грозят «надрать задницу».
В тюрьме задницы тоже не надирают. В основном тыкают промеж рёбер заточенными куриными костями и зубными щётками, набитыми гравием носками разбивают скулы, мокрыми полотенцами рассекают роговицы, а лица режут пластиковыми подошвами тюремных тапочек, которые от хождения по бетонному полу становятся острее лезвий.
Грозящие «надрать задницу» никогда не смотрели в глаза тому, кто знает, как причинить настоящую боль, или, ещё хуже, понимает, что, сделав это, абсолютно ничем не рискует. У бродячих собак именно такой взгляд. В нём не агрессия, а скорее оценка — «Ты еда?» или «Ты опасность?». Если оба ответа отрицательные, собака идёт дальше.
Именно такой взгляд у тех, кто способен убить не задумываясь. Ни ругани, ни оскорблений: «Ты хочешь мне навредить? Да? Тогда позволь тебя прикончить». За сотые доли секунды твоя жизнь, дети, машина, работа, блестящее будущее обесцениваются до грязной пивной кружки. У избалованных студентов, из которых вырастают директора рекламных агентств, банковские управляющие и владельцы элитных автосалонов, такого взгляда не бывает, и ничего подобного они не видели. А я видел.
Давно моё сердце так не колотилось, адреналин сжёг остатки кокаина и бурбон. Внешне я оставался замороженным, но мозг работал с бешеной скоростью, рассчитывая уравнения характеров в сотни раз быстрее, чем Умник решал, что делать дальше. Итак, он правша, рост сто девяносто сантиметров, вес — восемьдесят килограммов. Судя по глазам, пропустил уже три стаканчика, и свежесть дыхания это подтверждает. У него ни периферического зрения, ни равновесия, а у меня тридцать сантиметров свободного пространства сзади, барная стойка сбоку и шестьдесят сантиметров справа.
«Думай, соберись!» Драки владельцы баров ненавидят, копов тоже. Лицензия на торговлю спиртным дорогая, терять не хочется. За барами следит полиция, пожарники, БАТО, КСН [2] , чёрт знает кто ещё, вот владельцы и стараются ладить и с чиновниками, и с посетителями, чтобы как можно выше подняться в еженедельном рейтинге клубов.
«Думай, соберись!» Человеку-невидимке драка не нужна.
У меня с собой целый грамм кокаина, так что до обыска лучше не доводить. Если в ближайшем будущем соберусь сменить имя, понадобятся фотографии на права и паспорт, заживлять сломанный нос некогда.
2
БАТО — бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию. КСН — контроль за спиртными напитками.
— Вот, —
Умник молчал, а его любопытные дружки подошли поглазеть. Я продолжал молоть чушь, изо всех сил стараясь разрядить обстановку.
— Слушай, мне просто надоело, что все пялятся. — Я подозвал бармена и заказал выпивку для всей компании. — Я плачу, развлекайтесь, мальчики.
Уходя, я слышал, как они смеются и переговариваются, но было уже всё равно. Желудок, «посаженный» аспирином много лет назад, будто огнём горел, по пищеводу поднималась желчь, в голове с гулом отдавалось каждое раболепное «сэр», произнесённое мной за два года в колонии.
Я поехал в Голливуд, в клубе Борднера сделал четыре дорожки, а потом долго шёл пешком. Через некоторое время адреналин уничтожил все следы кайфа, и я подзарядился снова.
Изящный поворот — и Голливуд встречается с бульваром Сансет. Неужели я так далеко зашёл? Безмятежный покой первых четырёх дорожек выветрился, левая рука дёргалась, в глаза лезли невидимые мошки. Громко, слишком громко разговаривая сам с собой, я соколом парил на тёплом потоке воспоминаний, однако далеко внизу кипел огромный резервуар ненависти, от потоков ядовитого пара вылетали заклёпки и трещали швы. Истеричное «Сука!» оглашало тёплый августовский вечер. Туристы, бомжи и бродячие музыканты удивлённо оборачивались, и, несмотря на приличную одежду, меня запросто могли остановить, обыскать, заковать в наручники и спрятать за решётку.
Ноги жутко гудели. Машину я нашёл в конце Чероки, то есть за целый квартал от бара Борднера. На обратной дороге я заправлялся несколько раз. Заходил в таксофонные будки, делая вид, что звоню, или щёлкал зажигалкой. Закрывал пузырёк рукой, подносил к носу и жадно вдыхал белый порошок. Отвлекающий манёвр и незаметное движение. Во рту пересохло, сцены совсем недавнего прошлого кружатся перед глазами, словно перья распоротой на ветру подушки.
Я согрелся, хотя руки всё ещё дрожали. Машина, салон… надо же, не почувствовал, как прямо в замке зажигания сломал ключ! Попробовал вытащить обломок пальцами, но он накрепко застрял. Ничего, остроносыми плоскогубцами за пять минут вытащу, жаль только, они у меня дома, а не с собой. Запасной ключ в пепельнице, стоящей на винном ящике у двери. Но где эта дверь? На какой улице? Перебрав в уме все возможные имена и адреса, так и не вспомнил, где живу и под каким именем. Вроде бы я Пол. А фамилия? Почему-то имя ассоциировалось с моими бывшими квартирами: Пол Риджкрест? Пол Лос-Фелис-Гарденз? Не знаю, не могу вспомнить. А где бумажник? В коричневом кожаном рюкзачке вместе с вещами и зубной щёткой. Я оставил его в баре… в каком?
Кофейня «У Белоснежки» в самом конце Голливуд-бульвара. Я заказал четыре яйца всмятку, тост из цельнозернового хлеба, тост из белого хлеба, картофельные оладьи, томатный сок, апельсиновый сок, кофе, холодный чай, бекон, булочки, порцию ветчины и стакан воды. Смотрю на целую гору еды и не знаю, что с нею делать. Заказать заказал, а в горло ничего не лезет, хоть в уши набивай. Мой желудок за тысячи миль отсюда!
Смотрю на еду. Мятая футболка пахнет бензином и кремом для обуви, совсем как в салоне моей машины! Где я её отхватил? Понятия не имею… Но то, что утираю ей текущую из носа кровь, означает: подаренная Натали сорочка, джинсы и яйца всмятку залиты густой тёмнокрасной жидкостью. На белоснежной салфетке алые капли Роршаха — две дерущиеся собаки, попавший в банку жучок. Я попытался остановить кровотечение, однако нервы были на пределе, пришлось, запершись в туалетной кабинке, снова приложиться к пузырьку. Вдохнул сладковатую пыль, и в слизистую впились микрочастицы стекла. Сполоснул лицо холодной водой, прижал к носу футболку. Левую руку сводит всё сильнее, и футболка то и дело падает на пол. Плевать на шестой палец, нет никаких сил его прятать! Нужно поесть, срочно нужно поесть…