Челтенхэм
Шрифт:
Юность начиналась с гиперактивного самоутверждения. Экспедиции, скорострельные конфликты, инопланетные базы, бесконечные зоны – первые удачи, первые лавры. Никаких еще сомнений в правоте начальства и целях деятельности. Как это часто бывает, после отчаянного самоутверждения на смену неуверенности пришло чувство всемогущества, бесшабашное чувство уверовавшего в собственную непогрешимость юнца. Это Диноэл, кстати сказать, успешно и разумно миновал, как и опасность свалиться, как самолет в штопор, в состояние благостности, в непрошибаемый кокон самооправдания по ту сторону добра и зла, из которого уже нет выхода.
На гребне этой новой волны самонадеянности он умудрился завести роман со своей отчаянной и сумасбродной начальницей, Франческой Дамиани – «татуированной розой» контактерского спецназа, – руководителем того самого, первого подразделения СиАй, в которое
Это была так называемая Группа Быстрого Реагирования, они же «аварийщики», они же «лататели дыр», они же «циркачи» – как ни забавно (а может быть, и вполне естественно – прообраз будущей послевоенной группы «Джадж Спектр», организованной уже самим Диноэлом). Из всех бесчисленных спецназов мира этот слыл самым неодолимым и таинственным – главным образом потому, что отбирали туда людей с, мягко выражаясь, не совсем обычными способностями. Формально они относились к дипломатической службе и, согласно официальному мандату, призваны были спешно улаживать особо острые конфликты, неожиданно возникающие в международных отношениях на почве незаконного использования инопланетных артефактов. Внешне все очень благопристойно, но изобилие оружия в их арсенале, а также устройств прослушивания и прочей спецтехники, которой были буквально нашпигованы их фургоны и шаттлы, выдавали нестандартную направленность такой дипломатии.
Группа «Эхо», элита контактного спецназа – глушители, интраскопические прицелы, беспилотники с искусственным интеллектом и оптический камуфляж. Франческа была подлинной душой всего предприятия, признанным мастером в мире спецопераций. В ту пору ей было чуть больше тридцати, но бурного (отчасти даже слишком бурного) прошлого за ней числилось в избытке – в лихих перипетиях контактных улаживаний и ликвидаций она вполне нашла себя, другой жизни не знала и не хотела. Несмотря на тогдашнюю специфику характера, наложенную ремеслом, она пользовалась немалым успехом у мужчин, чему способствовали потрясающие разноцветные глаза и незаурядные достоинства фигуры, незатронутые спортивным образом жизни – но мало кто решался, что называется, подсесть к ней за столик. При всем при том, как ни удивительно, Франческа была замужем за вполне мирным литератором – но огнедышащая страсть окутанного тайной пышноволосого красавца с чудесным поэтичным взглядом быстро смела все досадные препятствия, созданные моралью и угрызениями совести. В итоге – скоропалительный развод и не менее скоропалительный брак.
Для Диноэла в ту пору (а он был моложе Франчески на десять с лишним лет) никаких преград, а уж тем более мужей, не существовало вообще. Однако уже в этой, первой серьезной любви проступает любопытная черта всех его дальнейших увлечений: для того чтобы понравиться Диноэлу, женщине мало внешней и внутренней привлекательности – она непременно должна быть начальником, занимать хоть какое-то, но руководящее положение.
Эта особенность его подхода столь же очевидна, сколь и необъяснима. Играл ли тут роль странный выверт эдипова комплекса человека, никогда не знавшего матери, была ли это, опять же, подсознательная отрыжка честолюбия карьериста – неведомо, но и в дальнейшем Дин неуклонно следовал этим своим странно-иерархичным предпочтениям в любви. В данном же конкретном случае подтекст происходящего читался совершенно ясно: я достиг вершин, заявлял Диноэл, я лучший, я авторитет, и связи абы с кем меня уже не устраивают – я, прах дери, имею право на большее!
Скоро, однако, этой спеси предстояло с треском слететь, поскольку к этому же времени относится его знакомство со Скифом.
Встреча двух легендарных героев Контакта произошла при обстоятельствах, весьма далеких от какой бы то ни было романтики, – никаких мужественных рукопожатий под огнем противника на краю гибели у бездонного колодца пространства-времени. Не то в двадцать шестом, не то в двадцать восьмом году – когда не было еще ни кошмаров Траверса, ни чертовщины и беспредела на дальних послевоенных рубежах, и все хозяйство будущего СиАй умещалось в Старом крыле «херефордской гробчилы», а руководство КомКона еще безмятежно диктовало дирекции Института, что делать, а что нет – стали обнаруживаться очень неприятные вещи. Какие-то люди, а того хуже сказать, какая-то организация тайком начала весьма активно орудовать в Контактных сферах, воровать информацию, искать и скупать артефакты и затем использовать засекреченные и запрещенные инопланетные технологии, при этом явно не страдая от недостатка денег и техники.
Это были первые такты «Хендерсоновской аферы» и грядущего «Орхидейного процесса», прославивших головокружительные махинации Рамиреса Пиредры – в Контактных службах этого тогда не знали и знать, естественно, не могли, но за дело взялись со всем рвением и довольно быстро убедились, что следы уводят в такие сферы бизнеса и политики, куда подступиться не так-то просто. На этой почве сложилась редкостная ситуация – в кои-то веки раз, почуяв общую угрозу, тогдашний ИПК и КомКон выступили единым фронтом: надавив на Сенатскую Комиссию по Безопасности, они создали независимую экспертную группу – некий прообраз будущего Четвертого Регионального управления. Этой группе предоставлялись чрезвычайно широкие полномочия, и отчитывалась она только перед самым высшим руководством.
Начальником этой группы, в качестве «приглашенной звезды», и был назначен Эрих Левеншельд, в более поздние времена известный как Скиф. Его кандидатура не встретила возражений ни в одном из враждующих ведомств: Институт почитал Скифа как одного из виднейших теоретиков Контакта, автора классического труда «Трехмерный исторический анализ», КомКон необычайно ценил его услуги, связи и влияние в тех областях, которые обычно не упоминаются в официальных отчетах. Биография Скифа, даже известная ее часть, туманна и противоречива, возраст откровенно невычисляем. Формально он считался гражданином Гестии, но у него имелось и земное, и даже стимфальское гражданство. Однако по происхождению он был лаксианцем, одним из четырех, доживших до наших времен – представителем единственной из древних цивилизаций, о которой земляне знали еще что-то немногое, кроме былинных сказаний и невразумительных археологических находок. Интеллект Скифа – то ли искусственного происхождения, то ли искусственного преобразования и хранения – посажен на вполне человеческую основу, хотя и в самом деле немалая доля того, что в старину именовали электроникой, в этой основе присутствовала. Впрочем, никто, кроме самых злобных завистников, в звании человека Скифу не отказывал, ничто человеческое ему чуждо не было, и вдобавок не одно поколение начальства соответствующих компетентных органов много раз убеждалось в его лояльности.
И вот Скиф, заполучив в руки бразды правления, заявил якобы следующее: пока что мне в помощь нужен всего один оперативник – но зато самый лучший. Точные ли это его слова, нет ли – неизвестно, но в итоге Диноэл очутился в Дархеме, у дверей Скифова дома, и думал, что двери эти скорее следует назвать воротами. Эти двери, да и весь дом еще с порога молча объявили Диноэлу, что человек, пожелавший его видеть, кем бы он ни был, в любом случае богат дьявольски.
Двери-ворота Диноэлу отворила почтенных лет дама с каменным лицом и страшенной челюстью, на которую, согласно выражению классика, можно было вешать чайник. Дама сообщила, что его ждут в библиотеке. Дин зашагал по безлюдным ходам-переходам музейного вида, где иному впору было бы заблудиться, но, к счастью, голова контактера была устроена таким образом, что заблудиться он не мог нигде и никогда. Библиотека оказалась двумя громадными залами, расходящимися от входа под прямым углом, – один зал шел прямо, другой уходил налево, огибая неразгаданные пространства, стен не было видно за полками книг в два с лишним человеческих роста, центральные колонны распускали по сводчатому потолку сложные четырехрядные нервюры. «Кажется, я попал прямиком в Дархемское аббатство, не выходя из этого дома», – подумал Диноэл. В торце того зала, который служил продолжением коридора, у тройного окна с витражами и видом на парк на подоконнике размером с хорошую кровать с книгой в руках сидел человек.
Он был высокого роста, лет примерно пятидесяти и совершенно лыс, если не считать клочков седых волос на висках и такой же скобки, с намеком на былую кудрявость, над шеей. У него были громадные, аномально широко расставленные глаза в кольцах темных морщин и печально-спокойный взгляд.
– Здравствуйте, господин Левеншельд, – сказал Диноэл, бестрепетно вступая в контакт с древним и непостижимым лаксианским разумом, ухватил ближайший стул за черные лакированные изгибы, развернул и, не дожидаясь приглашения, сел.
– Здравствуйте, Диноэл, – приветливо, но с достоинством отвечал Скиф. – В дальнейшем называйте меня Эрих, а потом, вероятно, мы перейдем на «ты».
Говорил он тихо, голос его был глубок и слегка глуховат.
– Вы знаете, Эрих, – сказал Дин, – я собирался спросить, а кто же, собственно, из нас начальник? Но теперь этот вопрос отпал сам собой. У вас потрясающие начальственные интонации, просто изумительные. Если всю нашу компанию разгонят, вы запросто можете зарабатывать деньги на телевидении – например, вести передачу «Вечерний пришелец». Или «Клуб любителей инопланетного вторжения». Скажите, а это правда, что вам десять тысяч лет и вы были знакомы с Юлием Цезарем и Понтием Пилатом?