Челтенхэм
Шрифт:
Большинство из вас, говорилось в лекции, будет работать с уже хорошо известными цивилизациями, все они более или менее гуманоидные, и служба эта – достаточно рутинная дипломатия, хотя и требует немалых знаний и находчивости. Это понятно, и сейчас речь не о том. Речь о так называемом первичном контакте.
Случаи контакта по всему миру исчисляются сотнями, но… Сам контактер не вступает в первичный контакт. Это один шанс на миллион или того меньше. Контакт всегда вторичен. Крестьянин, к которому в огород упала летающая тарелка, молчать не станет. Пилот, столкнувшийся с той же тарелкой, – и того хуже, потому что он военный человек, и его действия многократно фиксируются, а сам он обязан представить
Власть. Это ключевое слово в нашей проблеме. Ясновидение, телекинез, Шамбала, контакт с иным разумом – все это пути к власти. В нашем случае это возможность обогнать технический прогресс, обойти затраты на новую НТР, которая что-то не спешит наступать, колоссальные вложения в фундаментальные исследования, неимоверный выигрыш во времени – шанс получить преимущество в девяти из десяти случаев, оружие и, соответственно, власть.
Поэтому нам с вами никто о подобных находках рассказывать не станет, напротив, все засекретят, спрячут под землю и будут охранять как высшую государственную тайну. Какой бы чепухой она в конце концов ни оказалась.
Любой человек, находящийся в несанкционированном контакте с более высокоразвитой цивилизацией, – это крушение всего уклада вещей, сложившегося тысячелетиями. Всего уклада – политики, экономики… чего угодно.
Более того. Одно лишь существование независимости такого человека (не сотрудника СиАй) от власти законов социума рождает парад технологий, напрямую ведущий к концу света. Вы слышали о Судье, арбитре с правом решающего голоса, назначенным и командированным на Землю неким Высшим Космическим Разумом? Это крах СиАй.
Мы сами должны найти эти случаи, как бы их ни старались от нас скрыть, и определить, насколько та или иная ситуация для нас интересна, стоит ли игра свеч. Для этого используется мониторинг, открытые публикации, агентурные данные, анализ слухов, исторические свидетельства и так далее. Наши коллеги знают об интересе к их проблемам и постараются вас к своим разработкам не допустить. Есть закон от четырнадцатого февраля пятьдесят шестого года о международном обмене информацией, но чтобы подвести под него какой-либо случай, нужны очень веские аргументы. Ваша будущая задача – найти такие аргументы – улики, доказательства и прочее и передать дело специалистам. Это и будет вашей работой, и вам очень повезет, если хоть один из присутствующих хотя бы раз в жизни вступит в реальный конкретный контакт.
Стоял Институт в лесу – как говорили, самом охраняемом лесу мира, – окруженном сложной конструкции забором, до предела напичканном бывалой и небывалой электроникой. Снаружи за забором лес продолжался, но уже считался парком, потому что некоторые его участки были открыты для публики. В самом же институтском лесу находились еще лабораторные корпуса и два коттеджных поселка для сотрудников, считающихся, так сказать, «государством в государстве» – многим вообще не было нужды выезжать за пределы рабочей зоны. Надо заметить, что независимость и кастовость СиАй негласно поощрялась при всех администрациях.
Вся эта территория располагалась на месте бывшего Стоунбрюгге, а ныне уже фактически Аугсбурга, «города пяти холмов», и его ландшафтного заповедника. В какие-то времена здесь вовсю дымили трубы металлургического комбината, проходили, сплетаясь и расплетаясь, бесчисленные железнодорожные пути с товарными дворами, пакгаузами и громадами мостовых кранов. Мартены сначала погасли, потом исчезли, затем пропали и рельсы, заводские корпуса превратились в скелеты, и сквозь них все уверенней начала пробиваться зеленая поросль. Былые развалины, правда, ликвидировали, но и теперь в лесу запросто можно отыскать заросшую мхом шпалу с ржавым зубом костыля.
Южный парк, куда держал путь Диноэл, как раз и был одним из аппендиксов малоохраняемой внешней зоны, и из окон его дома открывался чудесный вид и на лесные дебри, и на сам Институт. Дом этот был довольно изысканным сооружением, памятником индустриальной архитектуры, когда-то это была водонапорная башня – две сросшиеся колонны из красного кирпича в неоготическом стиле со стрельчатыми окнами и пилястрами, – в былые дни отсюда закачивали воду в жаркую утробу паровозов. Позже тут размещался странноватый музей воды, а точнее сказать, сантехники, потом не стало и его, и бывшая достопримечательность обратилась в мрачную руину с несокрушимой толщины стенами, черными провалами оконных глазниц и кустами вперемежку с бурьяном на крыше. От былого предназначения внутри уцелело только гофрированное колено медной трубы между вторым и третьим этажом, аккуратно заваренное с обоих концов.
Диноэл, великий знаток окрестностей Института, наткнулся на это чудо еще в ранней молодости, пришел в неописуемый восторг, залез в долги и приобрел печальную храмину в собственность. В дом вернулись окна, свет и тепло, но дальше дело пошло туго: его тогдашняя начальница и подруга, удалая Франческа, до крайности смутно представляла себе, что такое интерьер, а долгие отсутствия и последующие буйные вечеринки расслабившегося спецназа тоже не слишком способствовали созданию уютного семейного гнездышка.
Появление Черри и вступление в то, что уже без всяких оговорок можно было назвать семейной жизнью, тоже, как ни странно, мало что в ситуации изменило. Черри была страстной поклонницей стиля «гранж» – старины в самой ее минималистской форме, причем по возможности более тусклой, драной, треснутой и все в этом роде. Идеалом считалась скудно покрашенная кирпичная кладка. Диноэл против старины ничего не имел, но осыпающейся венецианской штукатурке он предпочитал простой бетон, и чем массивней, тем лучше – возможно, это было отзвуком бессознательной профессиональной тяги к надежности укрытия. Как бы то ни было, их совместные усилия вызывали неизменное веселье у всех последующих обитательниц водокачки, но в ту пору Дин на полном серьезе считал, что они совершили настоящие чудеса на почве дизайна. Чудеса выглядели так: в кухне на третьем этаже был устроен пол из плитки, украденной с презентации неведомой строительной фирмы, туда же купили на редкость бесформенные и совершенно нефункциональные (зато из натурального дерева!) стоячие и висячие ящики для посуды, а в ванной, на гранитной плите, подвешенной на здоровенных болтах при помощи нерушимых фортификационных смесей, установили слоноподобный шведский смеситель. Дальнейшие планы выглядели еще более фантастически: например, категорически необходимую новую проводку, страшась долбежки стен, было решено сделать наружной, упрятав в разнокалиберную гофру, пучки которой должны были эффектно разбегаться во все стороны. От подобных новшеств Диноэлово обиталище спас развод – нет худа без добра.
Айрис, пришедшая на смену Черри, придерживалась диаметрально противоположных взглядов, но судьба отвела им с Диноэлом слишком мало времени, так что былые покушения на дизайн сохранились в практически неизменном виде.
Дин открыл дверь и вошел в нижний этаж, служивший по большей части гаражом и, по обыкновению, складом инструментов. Отсюда начиналась лестница наверх, а также присутствовал миниатюрный серый квадрат лифта, которым никто никогда не пользовался. Здесь он без малого двенадцать лет прожил с Черри, сюда, охваченный безумной надеждой, привел Айрис, ничего из этого всего не вышло, все полетело к чертям, а теперь туда же полетела и вся его жизнь, и с этого порога он уходит в неизвестность, где на старости лет придется начинать с нуля.