Челтенхэм

Лях Андрей Георгиевич

– Отвезли в Биркенхофф, к Клаусу.

– Хорошо… Неделька зондажа поменяет его взгляды на альтруизм… Клаус уж докопается, всадили ему какую-нибудь штуковину для подъема добрых чувств или так обошлись; всяких там анкетных пап-мам проверят тоже без нас, тебя я попрошу о другом. Первое: что это за лаборатория Ларсена, в которой они оказались, откуда вдруг взялась и кто мог про нее знать. Второе: почему-то не верю, будто наш доброхот действовал в одиночку, чует мое сердце, кто-то еще с ним был, и он об этом умалчивает. Выясни, кто, почему и откуда. Ох, теперь ребята поищут-побегают…

– Я понял, шеф. Теперь по «креветкам»?

– Да, Рик, уж пожалуйста. И для начала объясни: мы вообще что-нибудь знаем об этих двигателях?

– Дин, практически ничего. Разве только про центрифугу – она в целом аналог наших электромоторов, а электричество по всей Вселенной одинаковое – якорь, статор-ротор, правда, там с фазированием чертовщина, но в целом хоть какая-то почва под ногами. А вот дальше – ни в

зуб ногой. Особенно камера распределения потока. Во-первых, там эти каналы – мы их называем «спагетти» – взгляни на фотографию и поймешь почему, – это такие не то литые, не то фрезерованные ребра. Так вот, они неподвижные. Стоят глухо, никак не управляются. Как можно управлять потоком при помощи никак не управляемого механизма?

– Постой, но там же есть какое-то сопло или форсунка…

– Есть-то есть, но у него амплитуда – четыре градуса. И подключена она к чему-то вроде таймера. При чем тут таймер? А во-вторых, Дин, прикинь, эти «спагетти» незамкнутые. Это не трубы, это желоба! Как можно удержать давление в открытом желобе? Волшебством, не иначе. Ну а в этот их компьютер вообще никто и лезть не хочет. Открыли, заглянули и махнули рукой. Короче, ни по каким статьям такое работать не может.

– А скелетники гоняют на своих «креветках» как черти, хрен догонишь, и сквозь порталы проходят… Ладно, второй вопрос. Тут на чертежах дата – пятьдесят второй год. Это что же, с тех пор никто этим не занимался? Как же так?

– Босс, как раз тут ничего удивительного нет. Сколько таких артефактов пылится на полках, и всем на них плевать? Взять хотя бы бионику – какое направление было, какие перспективы сулило! А сегодня никто и не вспомнит. С этими «креветками» побились, помучались, а в конце пятидесятых появились прямоточные трансформеры, всякие там телескопические каскады – ну на «креветок» и плюнули, возись, кому охота. Так с тех пор и лежит.

Ледяные весенние ветра овевали стеклянную громаду Института Контакта. Да уж, самое высокое здание в Европе, даже, собственно, два здания, образующие в схеме вертикальный угол, что было прекрасно видно, если ехать из Мюнхена или в Мюнхен по знаменитому шоссе номер два, или хотя бы пролетать мимо на самолете, когда непременно нет-нет да и посмотришь на уходящее в небеса светящееся или освещенное чудище. Официально он именовался Международный Институт Проблем Контакта, но чаще всего его называли просто СиАй, Contact Institute, и само это название уже должно было символизировать понятие об оплоте, о солидарности и сплоченности разбросанного по дальнему и ближнему Космосу человечества перед лицом Вселенной.

«Дерьмо у нас выходит, а не сплоченность», – подумал Дин.

Первый день на Земле, и с самого ранья в Институте. Вернулся долгожданный начальник. Примчался навстречу неприятностям. Прилетел с Траверса, все еще раскаленный и ощетиненный, Траверс – место бойкое и опасное, Дикое Поле современного космоса, туда не доходят ничьи границы, территория беззакония, свободного ведения огня, пиратских гнезд, работорговли, контрабанды, праматерь и праотец, а также великая отдушина всех черных рынков на свете. Дин пожаловал в буквальном смысле с корабля на бал самого сердца чопорной Контактерской бюрократии – воспаленный от бессонницы, не успевший побриться и помыться, в прокопченной камуфляжной хламиде, с неостывшими еще пистолетами в потертых кобурах. Пригнало его срочное послание Скифа, спасибо, предупредил старый друг. Сумку с вещами приказал забросить домой, но сам там еще не был.

Новости страшные. Эрик в своем сухом и безнадежном послании оказался полностью прав, и ошибки не было – каждый мало-мальски значимый человечек был счастлив поделиться сплетнями с героем, пинком левой ноги распахивающим двери в кабинеты самого высокого начальства. Дин выслушивал всех, успел даже перемолвиться двумя словами с самим директором и договориться о встрече на вечер.

Да-с, гибнет дело жизни. Много было разговоров на тему, что, дескать, задули ветры перемен, и вот теперь эти нехорошие ветры додули и до них. Во-первых, Институт отдали под начало Сенатской Комиссии по Безопасности, где новые ветра не просто гуляют вовсю, а ревут и беснуются, как торнадо. Впрочем, многие опасались еще худшего – что Институт вновь, как в стародавние времена, переподчинят КомКону, и уже готова была шутка – «Возвращение живых мертвецов». Но и КомБез шутить не собирался, и, хотя пока что без особого нажима, но неумолимо повел реорганизацию СиАй в свете последних веяний. Международные гранты, международные сектора сворачиваются, «ученые и специалисты переводятся в специально созданные группы по профильным управлениям». Означало это, что в гроб межнациональных исследовательских программ вбивался последний гвоздь, а то, что оставалось, загоняли за железный занавес государства. Наступал конец экспериментальным разработкам – поостыли что-то дружеские отношения с Англией-VIII, Гестией, Стимфалом и прочими, не стремятся они больше оплачивать исследования землян для земного же блага. И уж само собой, такое разудалое и бесконтрольное подразделение, как «Джадж Спектр», подлежало закрытию в первую очередь – новые власти спешили вколотить кол в остатки былых вольностей. Тут подробности оговаривались специально, и все, как на подбор, выходили совершенно гибельными. Вся научно-военная дипломатия, в частности в районе Траверса, прекращается, все подразделения класса «Спектр» подлежат расформированию, кадры – переучету, патриархи, в особенности не отягощенные степенями и званиями, зато достигшие преклонных рубежей, – отправлены в отставку. Научные исследования – строго согласно заключенным договорам и опять же по профилю, надзор и всякая юстиция – под контроль соответствующих ведомств. Это была вторая беда, и даже не беда, а катастрофа, ставившая финальную точку в карьере Диноэла, который, собственно говоря, и создал группу «Спектр», и жизни без нее не представлял. Формально они считались – было такое туманное название – Группа международного контроля за оборотом инопланетных артефактов. Гроза черного рынка и самопальных археологов. Но на самом деле скорому и правому суду спектровских шерифов-рейнджеров подлежала вообще всякая нештатная активность в зонах особого внимания этого беззаконного края и урегулирование возникающих на этой почве конфликтов. Звучит неопределенно и тревожно-двусмысленно; естественно, доверие к таким эмиссарам могло держаться только на высочайшей степени доверия между соответствующими службами различных государств. И где теперь это доверие? Нет больше, кончилось, а вместе с ним кончается и группа «Спектр», со всеми своими полномочиями и привилегиями. Летят и другие начальники отделов, и сами отделы тоже закрываются, переформировываются и еще незнамо что, сам директор Института Айвен Тью хотя по-прежнему и сидит в своем кресле, но само это кресло странным образом начало таять в воздухе.

Но и это еще не все. Пришла беда – отворяй ворота. В это же самое время, словно подгадав ситуацию, какой-то сенатор, вовсе не имеющий отношения к КомБезу (кто такой, еще предстоит разобраться), вдруг выступил с докладом по Тратере – планеты, главным инициатором очень важных и очень секретных исследований которой всегда был тоже Диноэл. Сенатор потребовал эти исследования немедленно прекратить, как поглотившие за последние двадцать лет безумные деньги без малейшего намека на результат, а саму Тратеру перевести в категорию, именуемую на контактерском сленге как зет-куб, третья степень изоляции, то есть наглухо закрыть для всех посещений и влияний (не говоря уж о прогрессорстве), и предоставить ее цивилизации развиваться без всяких посторонних влияний, официально стерев даже название из всех баз и списков. Самое скверное то, что в своем докладе сенатор оперировал (и очень умело) данными, которые в руки простых смертных попасть никак не могли, что говорило о грандиозной утечке информации прямо из высшего руководства все того же «Спектра». На Тратеру Дин возлагал очень большие надежды, более того, считал ее едва ли не второй своей родиной, и для него этот удар был особенно болезненным.

Да что там болезненным. Переговорив со многими и многими за этот неправдоподобно длинный и все не кончающийся день, он понял нехитрую, но беспощадную истину: это конец. Не смерть, когда откуда-то из-за головы внезапно выпрыгивает небо с домами или верхушками деревьев, а земля бьет в спину и подхватывает, будто лопата из сказки, чтобы отправить прямиком в печь – нет, но все равно – конец жизни, конец того существования, в котором он только себя и мыслил, и ничего другого не знал и знать не хотел. Точку в его судьбе поставили не космические чудовища, не фатальные вирусы, не пирамиды и не роковые лабиринты в мистических зонах Контакта, а неизвестный бюрократ в вылизанном офисе. Хотя, с другой стороны – тут Диноэлова мысль уходила в темные, неведомые глубины – это предоставленный ему шанс самостоятельно, не спеша отрегулировать свои отношения со смертью.

Обычно о таких случаях пишут: «Он смертельно устал». Ну, во-первых, как он много раз убеждался, усталость – это далеко не всегда отсутствие сил. Утомился, вымотался, осточертела вся эта возня неимоверно – что да, то да, но усталостью свое теперешнее состояние он не стал бы называть.

Во-вторых, да, действительно, кошмар, предчувствие которого отравляло жизнь последние годы, наконец произошел, но, как ни странно, Диноэл, подобно известному генеральному прокурору, испытывал даже некоторое облегчение – вот уж действительно, лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. Да и то сказать, давно ожидаемое прощание с Траверсом далось, как ни удивительно, гораздо легче, нежели можно было предполагать – вероятно, сработало то, что он называл для себя «правилом крокодила», – принцип, к которому Диноэл приучал себя много лет.

Эта мудрость известна не первую тысячу лет, у нее несчетное число названий, но Дин почерпнул ее в ранней юности из старой книжки, где пара звероловов поймала веревочной петлей громадного крокодила в реке. Веревка была привязана к дереву и ходила ходуном, грозя каждую минуту оборваться. Бедолаги-охотники, боясь упустить добычу, болтались вместе с ней туда-сюда, пока до них не дошла нехитрая истина: если веревка лопнет, удержать крокодила все равно никакими силами не удастся. Поэтому они благоразумно отпустили ее, сели, закурили и стали ждать, чем все кончится. С подобной ситуацией Диноэл сталкивался уже много раз, и сегодня пришла очередь Траверса. Слезами горю не поможешь. Теперь, по крайней мере, можно подумать, что делать дальше.