Чем звезды обязаны ночи
Шрифт:
Мой таз полон. Улитки ползут по моим ладоням, поднимаются к плечам. Удержать их невозможно. Я бегу к загону. На обратной дороге старый Маж протягивает мне пустое ведро. Я замечаю его отчаянный взгляд из-под капюшона плаща.
– А гости? – кричит Пейо, пробиваясь сквозь капли.
– Подождут!
Мы снуем туда-сюда между лугом и загоном, согнувшись в три погибели над улитками, которые, подгоняемые дождем, расползаются куда Бог на душу положит.
В итоге я обессиленно опускаюсь на камень. Вся мокрая и с раскалывающейся поясницей. Пейо присоединяется ко мне. Некоторым особо прытким особям удалось ускользнуть, но основную массу мы собрали.
– Спасибо… – говорит старый Маж.
В его голосе почти осязаемое волнение.
– Без вас я никогда бы не справился.
Его руки дрожат, брюки в грязи. Он выглядит лет на сто. У меня сжимается сердце.
Дождь наконец-то прекратился. Ветер разогнал тучи. Над нами сияющий огнями небосвод. Я перевожу дыхание, не сводя глаз с неба.
– Сколько же звезд…
Пейо наклоняет голову.
– И вот их никто не в силах у нас отнять.
Он протягивает мне руку.
– Пошли, покажем им, на что мы способны.
42
Подача ужина продлилась четыре часа. Четыре часа хождения между кухней и залом. Четыре часа, в течение которых мы готовили, гарнировали, сервировали. Отдавали всю свою энергию, страсть и творческие способности, чтобы покорить вкусовые рецепторы тридцати страстных гурманов. И все это при свечах, без нагревательных приборов и отопления.
– Где они? – гремит голос из зала.
Двери распахиваются, являя радостное лицо Дидье Ренара. Я отставляю в сторону свою метлу. Близняшки выставляют свои губки.
– Шефы, – возглашает он с тем пафосом, который принес ему славу, – я буду вспоминать этот ужин до конца моих дней.
Рядом с ним сияет Эчегойен. Можно подумать, что это его поздравляют.
– То, что произошло сегодня вечером, было поистине поразительно. Ваш гений оказался равновелик ярости бури.
Молчание. Воцарившееся на кухне облегчение, кажется, можно потрогать на ощупь.
Он поворачивается к близняшкам и Базилио.
– Мои комплименты относятся и к вам.
Пейо ставит стопку чистых тарелок на рабочий стол и говорит:
– И все это благодаря шефу Клермон.
Дидье Ренар смотрит на меня. Я краснею от неловкости.
– Шеф Клермон, обещайте мне никогда не сомневаться в своем таланте. Я говорю от имени всех, ужинавших здесь сегодня. Ваши клеветники далеки от истины. И гастрономический мир нуждается в таких женщинах, как вы.
Эчегойен провожает своего гостя. Прежде чем покинуть кухню, у самой двери он оборачивается и подмигивает мне.
Едва они исчезают, кухня взрывается криками радости. У обеих сестер, находящихся в эйфории, слезы на глазах. Я не нахожу слов, чтобы передать охватившие меня чувства. Гордость, счастье, но главное – благодарность. Огромная благодарность им, а еще судьбе, которая привела меня сюда. И всем настрадавшимся щедрым душам, объединенным своей страстью к кухне, что позволило им покорить великих мира сего. Кто бы мог поверить?
Внезапно звонит телефон. Я снимаю трубку. На том конце провода Гвен, сотрясаемая рыданиями.
43
– Они нашли донора!
Операция назначена через два часа. Гвен до смерти боится.
Последние две недели мы сменяли друг друга у изголовья Нин. Пейо, Роза, Нана, Августина, Леония, девушки, я – каждый из нас дарил ей свою близость и нежность. Один стряпал для нее, другой брал на себя стирку. Кто-то приносил цветы. Книги. Игрушки. Каждый старался, как мог, не только скрасить будни малышки, но еще и облегчить тревогу ее матери.
Мы с Пейо приезжаем в больницу. В белесом коридоре уже сидят в ожидании Нана и Роза. Две хрупкие нахохлившиеся фигурки. Держась за руки, они молятся про себя. Роза падает в объятия Пейо. Я делаю глубокий вдох и захожу в палату.
– Лиз…
Увидев меня, Гвен принимается рыдать. Она настолько же измучена, насколько испугана. Я прижимаю ее к себе.
– Все будет хорошо. Обещаю, все будет хорошо.
Я повторяю это как заклинание. Гвен надолго застывает в моих объятьях. Ладонями чувствую ее острые проступившие лопатки. Она похудела. На ее осунувшемся от усталости лице больше нет места улыбке – только когда просыпается малышка. В такие моменты Гвен вся озаряется. Поет ей песенки, рассказывает всякие истории, говорит за Диего; она и импровизированный чревовещатель, и неутомимый клоун, который мгновенно выдыхается, стоит Нин снова закрыть глаза.
Рядом с кроватью доктор Мели ждет, когда Гвен немного восстановит дыхание. Терпеливый, благожелательный, он разделяет ее боль.
– Каковы шансы? – шепчу я.
Он качает головой. Наука не всесильна. Непогрешима только надежда. Значит, надо надеяться. Молить ангелов, Вселенную, все равно что или кого, лишь бы было доказано, что справедливость существует. Что маленьких девочек с хрупким сердцем можно спасти.
Врач делает знак медсестре: надо готовить ребенка. Нельзя терять времени.
Три робких стука в дверь.
– Заходи, Базилио.
У Гвен мелькает слабая улыбка сквозь слезы.
В последние недели ежедневные посещения нашего подручного вернули лицу молодой бретонки немного цвета. Я несколько раз замечала, как она посматривает на часы. Причесывается. Рыжик появлялся, как всегда, нескладный, с оттопыренными ушами и картонной коробкой со сладостями под мышкой. Марципановые улитки, сахарные драконы – сказочный лакомый бестиарий, который он пристраивал рядом с Нин. А потом, пользуясь тем, что малышка спала, они вместе шли в парк, окружавший больницу. Я иногда видела их из окна. Среди бдевших над ними высоких деревьев, под низким и тяжелым осенним небом Базилио слушал и утешал Гвен. Похоже, он умел находить слова лучше, чем любой из нас. В день, когда она взяла его за руку, я отвернулась, предоставив обоих взаимной нежности. И радуясь тому, что молодая женщина не отказывается опереться о плечо, которое он ей подставлял.
– Лиз?
Нежный голосок моей крохи.
– Милая!
Я глажу ее волосы. Поправляю одеяло на ее грудке, к которой подключены электроды.
– Доктор сказал, что мне дадут новое сердце.
Я не отвечаю. Боюсь сказать что-нибудь лишнее.
– А где они возьмут это сердце? – спрашивает она.
Я колеблюсь. Следует ли открывать ей, что для того, чтобы она жила, кто-то другой должен умереть?
– Кто-то подарит тебе свое, которое ему больше не нужно.
В больших глазах Нин тысяча вопросов: а это сердце ей отдадут вместе со всем, что в нем есть, – нежностью, воспоминаниями и сожалениями? А вдруг она проснется с любовью, которую нужно разделить с кем-то незнакомым? А вдруг ей пересадят разбитое сердце?