Чем звезды обязаны ночи
Шрифт:
Я бросил взгляд на часы. Было уже за полночь. Слишком поздно, чтобы звонить в дверь. Я вытащил из кармана пачку сигарет, предложил Нане, та отказалась. А потом, не отводя глаз от освещенного окна, я стал рассказывать. Потому что мне нравилось говорить о ней. Потому что это меня утешало. Как тогда, сидя во дворе садовника с черными ногтями, пахнущего скошенной травой, я нанизывал воспоминания. Мастерская эспадрилий. Младенец в розовых ползунках. Наши тайные свидания в горах. Новая встреча с Роми. Письма. Статьи в газете, которые я ей посвящал. И пустота после ее исчезновения.
Нана не говорила ни слова. Слушала меня своими огромными глазами, в которых плавали звезды. Она клала мне ладонь на руку, когда у меня по щеке катилась слеза.
Уже на рассвете она заснула, опустив подбородок на грудь и завернувшись в большую цветастую шаль. Фонари погасли. Луч солнца коснулся парижской мостовой. Я увидел себя со стороны – немолодой мужчина, сидящий на земле в мятом костюме, с жалкими увядшими тюльпанами в руках. Что я мог сказать Лиз? Я не хотел ни пугать ее, ни рисковать снова ее потерять. Как убедить ее, что я – ее отец? У меня не было ни единого доказательства. Даже какого-нибудь письма, где Роми упоминала бы о том, что нас связывало. Я выглядел в лучшем случае как друг, а в худшем – как старый псих.
Я вздохнул. В горле у меня пересохло. Оставил рядом с Наной букет и несколько купюр. А на валете пик, который привел меня сюда, написал мой адрес и номер телефона. И добавил приписку, где просил приглядеть за моей дочерью. Предупредить меня, если вдруг что случится. Я еще не знал как, но однажды мы обязательно встретимся. И той, кто мне в этом поможет, будет Нана.
41
– Сигарету?
Я оборачиваюсь, Эчегойен протягивает мне свою пачку.
Через час прибудут гости. Все готово. Ну почти все. Базилио бьет трясучка. Из кондитерского уголка, где он колдует со вчерашнего дня, доносится грохот противней и выскальзывающих у него из рук шпателей. Спал ли он вообще? Сомневаюсь. Что до близняшек, они без конца перебраниваются. Без сомнения, престарелый денди чувствует мою тревогу, потому что говорит:
– Все будет хорошо.
По такому случаю он нацепил серую фетровую шляпу с желтым пером в тон своих золотистых глаз. Из-под нее выбиваются несколько седых прядей, что теряются за поднятым воротником сорочки с жабо, придающей ему невероятно стильный вид.
Начинает накрапывать дождь. Сначала несколько капель, которые мы стараемся не замечать, но которые вскоре превращаются в тяжелый, плотный ливень.
– Давно уж не поливало…
– А я люблю дождь, – замечает он, глядя куда-то за горизонт.
Вдали сверкает молния. Пиренеи вспыхивают.
– Моя мать тоже любила дождь. Мы жили на верхнем этаже прямо под крышей, так что…
Фраза повисает в воздухе. У меня не хватает мужества ее закончить. Я делаю последнюю, очень долгую затяжку, насыщая легкие никотином.
– Я верю в тебя, – говорит он. – Главное – это создавать себе воспоминания.
Что-то отзывается в моем подсознании, но я слишком напряжена, чтобы задержать на этом внимание.
– Спасибо, мсье.
– Бальтазар.
– Может, вы скажете наконец, кто пожалует сегодня вечером?
– Несколько друзей.
Зачем такая таинственность? Или он не хочет пугать меня раньше времени? Желудок скручивается в узел. Это всего лишь ужин, твержу себе я. Просто ужин. Чтобы побороть себя или чтобы доставить удовольствие Пейо, я оставила свои таблетки дома. Вот идиотка! Внезапно мною овладевает единственное желание – засунуть одну из них под язык. Я уже готова бежать к своей машине, как вдруг появляется роскошный седан. Заднее стекло опускается, открывая лоб с залысинами, веселую улыбку и под ней – галстук-бабочку.
– Ну, Эчегойен! И что это за Богом забытая дыра?
И господин разражается искренним смехом. Смехом человека, покорившего мир. Я распахиваю изумленные глаза. Тот, кто прямо сейчас вылезает из машины, собираясь поужинать «У Жермены», – это Дидье Ренар из «Комеди Франсез». С какой стати он сюда явился?
Расплывшийся в улыбке Эчегойен спешит приветствовать его как старого друга.
– Ты первый и раньше времени! Как всегда!
Я исчезаю на кухне. И хватаюсь за телефон. Гвен подходит после первого же гудка.
– Как она?
– Бывало и лучше.
У меня сжимается сердце. Как мне хотелось бы избавить ее от всей печали, от всей тревоги. Бретонка держится, но я чувствую, что в эту битву она вкладывает последние силы.
– Они по-прежнему ищут донора. Погоди, я передам кое-кому трубку.
– Лиз?
Тоненький-претоненький голосок. Лучик солнца пробивается из трубки и заливает всю кухню.
– Здравствуй, детка.
Я передаю последние новости о мсье Гри, Свинге и Пейо. Об огороде, земляных червях, цветах и птицах. Какое облегчение говорить с ней! Звук ее голоса возрождает надежду.
– Когда ты вернешься, мы пойдем к мсье Мажу. Улитки ждут тебя. А пока позаботься о маме, ладно?
Она кладет трубку, а я так и держу свою прижатой к уху. У меня тяжело на сердце. Мне хотелось бы быть рядом с ними. Но Гвен настояла со всей твердостью: я должна заниматься ужином для мсье Эчегойена. Ради нее, ведь ей так хотелось бы быть с нами.
Я надеваю фартук. Тщательно завязываю его. Водружаю на голову колпак. И делаю глубокий вдох.
Снаружи под струями проливного дождя одна за другой подъезжают шикарные машины. Я наблюдаю за ними из окна. В полной прострации. Среди гостей узнаю нескольких журналистов. Крупного магната. Министра. И даже бывшего директора «Мишлен». Все они тонкие гурманы. Гурманы настолько страстные, что основали собственный клуб. И не абы какой.
Я вынуждена присесть. У меня кружится голова. Вдали громыхает гроза.
– Что с тобой? – бросает мне Пейо от плиты. – Сама смерть вдруг явилась или что?
Эчегойен пригласил к нам «Клуб ста». Его знаменитых членов, среди которых – громкие имена из мира кинобизнеса, политики, СМИ, деловых кругов. Их список держится в секрете. Как Эчегойен умудрился войти в их число? А главное, почему он мне ничего не сказал?
– «Клуб ста»…
Не успеваю я закончить фразу, как гости уже поднимают тост за здоровье Эчегойена.