Чем звезды обязаны ночи
Шрифт:
Бальтазар поочередно распахивает ставни, за которыми показывается терраса, открывающая вид на океан с высоты птичьего полета. Я спускаюсь вслед за ним к резной беседке внизу, откуда нам видны волны, лижущие прибрежные скалы. В сосредоточенном молчании он облокачивается на перила, повернувшись лицом к морю. Зимнее солнце вскоре исчезнет в темной воде.
– Где мы?
– На вилле маркизы.
Я теряюсь. Маркизы?
– Эта великосветская дама любила тебя больше всего на свете.
Волнение в его голосе меня настораживает.
Он протягивает мне ключи.
– Они твои.
Я недоверчиво качаю головой. Вспоминаю нашу встречу три месяца назад в «Жермене». Бальтазар, джинн из лампы. Я привыкла к его присутствию, к его благожелательности, но этот человек остается для меня загадкой.
– Вы должны мне объяснить.
Он обводит взглядом парк. Небо пылает тысячью оттенков. Розовый, желтый, оранжевый пожар. Горизонт в праздничном уборе. Когда Бальтазар Эчегойен поворачивается ко мне, его глаза влажно блестят.
– Все началось здесь одним летним вечером.
Я почти физически ощущаю его лихорадочное возбуждение. Не знаю почему, но мое сердце начинает биться сильнее.
– Из-за зебры!
Он улыбается, уйдя в воспоминания.
– Зебры?
Он кивает. Утирает перчаткой слезу, блестящую у основания ресниц.
– Без нее моя жизнь сложилась бы по-другому.
И он начинает рассказывать. Об ослепительной рыжеволосой девушке, о зебре, скачущей под луной, о совсем молодом пареньке, мечтающем о приключениях, и об истории фантастической любви, столь же страстной, сколь и эфемерной. О садовнике-романтике, о шофере в фуражке, о забавной обезьянке и о старой даме, которая до самой смерти ждала моего возвращения. О любящем, терпеливом отце, который неустанно искал свою дочь. О наших мимолетных встречах в горах, о своем горе и своей радости, обретенной однажды вечером на улочке Монмартра.
Я слушаю его, не говоря ни слова. Оглушенная. Пытаюсь представить себе Роми здесь – ее руки бегают по клавишам рояля, она поет под дождем, словно американская кинозвезда. И едва перешагнувшего двадцатилетний порог Бальтазара, ослепленного и влюбленного.
Он говорит на одном дыхании. Разматывает историю, словно катушку с золотой нитью. Нитью, которая плетет между нами неразрывную связь. И пока солнце медленно опускается к морю, мне вырисовывается образ страданий от этого человека, который никогда не переставал любить меня. Меня, плод истории сумасшедшей любви.
– У тебя ее улыбка…
Его голос дрожит. Я потрясена. Потрясена тем, что он говорит о моей матери, ее молодости, ее пыле, ее сумрачных днях и солнечном смехе.
На парк опустились сумерки. Высоко в небе светит круглая луна. Меня пронзает крупная дрожь.
– Расскажи о ней еще.
Мы проводим ночь, рассказывая друг другу сокровенное. С деликатной сдержанностью, волнением и искренностью. И с нежностью тоже. Все это так неожиданно. Мне потребуется время. Однако здесь, рядом с ним, под баскским небом, усеянным звездами, я оживаю. Буря во мне утихла.
Внезапно появляется она. Облокотившись на перила беседки, в платье цвета ночного неба – цвета меланхолии, – с длинным мундштуком, который она держит кончиками пальцев. Она улыбается мне и делает знак, чуть махнув рукой. Красивая как никогда. К ней присоединяется маркиза, рука об руку с метрдотелем, огромным, как кафедральный собор.
Мать подходит ко мне. Я чувствую ее тепло. Запах ее духов. Все это захлестывает меня и переливается через край. Она гладит меня по щеке и начинает петь. Нежная мелодия, которой она убаюкивала меня в детстве. Я долго ее обнимаю.
И наконец позволяю ей уйти.
46
– Три члена команды отказались от своих показаний.
Муано говорит по телефону так быстро, что я не поспеваю за ним.
– Судья хочет возобновить расследование.
Мой адвокат брызжет энтузиазмом. Придется побороться, чтобы нашу правду услышали. Чтобы доказать, что на «звездной» кухне есть место не только мужчинам. Но он полон веры и решимости. Я сожалею, что не могу в этот момент его обнять.
В памяти всплывают слова Дидье Ренара, сказанные в тот вечер в полутьме ресторана. Его восторженное лицо, освещенное свечами. «Гастрономический мир нуждается в таких женщинах, как вы».
Небо распахивается. Возрождается надежда на справедливость.
Сидящая напротив Нана улыбается. На ней блузка, которая очень ей идет. А еще серьги и побрякушки, пробуждающие воспоминание о вечеринках матери. Смех, переодевания, праздник, счастье.
«Поцелуй от меня Нану», – настойчиво попросил Бальтазар.
Я снова думаю об их встрече в Париже. Как бы я отреагировала, если бы он тогда решил повидаться со мной? Поверила бы? Сомневаюсь.
«В тот вечер, – рассказал он мне, – я не осмелился позвонить в твою дверь. Но я вернулся. И всякий раз Нана была там. Я много раз ужинал в твоем ресторане, но никогда не решался с тобой заговорить. В конечном счете для тебя я был никем. Что я мог сказать? И потом, дело было не только во мне. Дело было также в Розе, в маркизе. В Стране Басков, в твоих корнях. Я хотел, чтобы ты полюбила нас так же, как мы любили тебя. Когда случился скандал, я отыскал Нану. Я должен был что-то сделать. Но что? Деньги у меня были, я мог тебе помочь, я… Нана покачала головой. “Не сейчас. Еще рано”, – говорили ее большие глаза. Она хотела оставить выбор за тобой. И, без сомнения, этого же хотела бы Роми».
Письму Розы уже больше двух лет. Это Нана его хранила. Выжидала нужный момент. Она положила его на столик, на видное место, в тот день, когда сочла, что я готова воспринять его так, как следовало. Как протянутую руку. Как приглашение возродить связь со своими корнями.
Сейчас на дом с синими ставнями опускается ночь. Час прощания. На пороге стоит Роза. Хрупкая фигурка. Морщинистая кожа. И ее руки, обнимающие меня крепко-крепко, словно из страха, что я снова упорхну. Она старается, как может, сдержать слезы.