Чемпион

Даль Роальд

Размачиваем. Бритвой чуть-чуть надрезаем с одной стороны. Потом немного выдавливаем содержимое. Открываем одну облатку и засыпаем оттуда в эту изюмину весь порошок. Теперь берем иголку с ниткой и очень аккуратно зашиваем надрез, и...

Краем глаза я заметил, как у Клода приоткрылся рот.

– И, - сказал я, - теперь мы имеем обычную с виду изюмину, в которой находится два с половиной грана секонала. И уж поверь мне, от такой дозы вырубится взрослый мужчина, не то что птица.

Я помолчал секунд десять, чтобы не испортить эффект.

– Кроме того,

с таким методом мы могли бы достичь серьезных результатов. Мы смогли бы приготовить хоть двадцать изюмин; вечером, на закате, разбросать их на месте кормежки и спокойно уйти. Через полчаса можно возвращаться, снотворное начнет действовать, а фазаны к этому времени рассядутся на ночь на деревьях и начнут засыпать. Никакой фазан, съевший хотя бы одну изюмину, не удержится на ветке. Милый мой, они посыпятся с деревьев, как яблоки, а нам останется только их подбирать.

Клод смотрел на меня, не скрывая восхищения.

– Ого, - прошептал он.

– К тому же, нас никогда не поймают. Мы будем гулять по лесу, роняя по дороге изюм, и даже если за нами станут следить, все равно ничего не заметят.

– Гордон, - сказал он, положив мне руку на колено и глядя на меня огромными и яркими, как звезды, глазами, - если это сработает, то произведет революцию в браконьерстве.

– Очень рад это слышать.

– Сколько у тебя осталось таблеток?

– Сорок девять. В бутылочке было пятьдесят, я принял одну.

– Сорок девять не хватит. Нам нужно как минимум двести.

– Ты с ума сошел!?
– воскликнул я.

Он медленно отошел к двери и остановился в дверном проеме, спиной ко мне, уставившись в небо.

– Меньше, чем двести никак нельзя, - тихо проговорил он.
– Нет смысла возиться, если на двести не наберется.

"Что за бред, - подумал я, - чего он хочет?"

– Последний шанс перед открытием сезона, - сказал Клод.

– Больше мне их неоткуда взять.

– Ты ведь не хочешь возвращаться с пустыми руками, правда?

– Но зачем так много?

Клод обернулся и посмотрел на меня невинными глазами.

– Почему бы нет?
– мягко проговорил он.
– Ты что, против?

"Да, - подумал я, - он, кажется, хочет испортить мистеру Хейзелу открытие охотничьего сезона!"

– Достанешь двести таблеток, тогда будет смысл этим заняться.

– Неоткуда.

– Но попробовать-то ты можешь?

Открытие сезона всегда происходило первого октября, и было значительным событием. Изнуренные джентльмены в твидовых костюмах, некоторые титулованные, а некоторые просто при деньгах, прикатывали за много миль в компании своих егерей, жен и детей; и весь день над долиной громыхала ружейная пальба. Фазанов хватало всегда, потому что каждым летом их завозили в лес по много дюжин, что обходилось в невероятные суммы. Как говорили, чтобы вырастить и содержать каждого фазана до охотничьего сезона, нужно было потратить более пяти фунтов (цена приблизительно двухсот буханок хлеба). Но мистер Хейзел не тратил деньги зря. Хотя бы на несколько часов, он становился важной фигурой, и даже генерал-губернатор графства

запанибрата похлопывал его по спине и, прощаясь, называл его по имени, если конечно не забывал, как его зовут.

– А что, если бы мы просто уменьшили дозу?
– спросил Клод.
– Почему бы нам не разделить каждую таблетку на четыре изюмины?

– Можно и разделить, - согласился я.

– А хватит четверти таблетки на фазана?

Его наглостью можно было только восхищаться. Было опасно украсть и одного-единственного фазана. Он же собирался взять всех, что были.

– Четверти хватит с лихвой.

– Ты уверен?

– Посуди сам. Считается по живому весу. И так будет в двадцать раз больше, чем нужно.

– Тогда разделим дозу на четыре части, - сказал он, потирая руки. Он замер на секунду, производя в уме необходимые расчеты.
– Выйдет сто девяносто шесть.

– Ты представляешь, сколько это займет?
– сказал я.
– Не час и не два.

– Ну и что с того? Завтра пойдем. На ночь положим изюм в воду, пусть размокнет, а завтра у нас будет целое утро и целый день на приготовления.

Так мы и поступили.

Теперь, через двадцать четыре часа, мы шли по дороге. Мы шли уже сорок минут, и приближались к тому месту, где тропинка вела направо через гребень холма к большому лесу, где жили фазаны. Оставалось пройти еще с милю.

– У лесников, конечно же, ружей нет?
– осведомился я.

– У лесников всегда ружья есть, - ответил Клод.

Именно такого ответа я и опасался.

– В основном, от хищников.

– Ага.

– Но, конечно, нельзя гарантировать, что лесник не выстрелит в браконьера.

– Не пугай.

– А чего тут пугать? Стреляют они всегда сзади. Любят засадить по ногам ярдов за пятьдесят.

– Они не имеют права!
– возмутился я.
– Это же уголовное преступление!

– Так незаконное вторжение - тоже уголовное преступление, - сказал Клод.

Некоторое время мы шли молча. Солнце уже спряталось за высокой изгородью справа от нас, и тропинка была в тени.

– Тебе еще повезло, что сейчас не тридцать лет назад, - продолжал он. Тогда сразу стреляли на месте.

– Ты этому веришь?

– Я просто знаю. Помню, когда я еще пацаном был, по вечерам видел на кухне, как папа лежал на столе, лицом вниз, а мама выковыривала у него ножиком из задницы дробь.

– Перестань. Мне это не нравится.

– Ты что, мне не веришь?

– Верю, верю.

– После этого у него оставалось много таких белых шрамиков, он был в шрамах, как в снегу.

– Ладно, хватит уже!

– Это называлось "зад браконьера". Во всем городе не было мужчины, который бы так или иначе не отличился. Но мой папа был чемпион.

– Поздравляю.

– Черт, если бы он был жив, - сказал Клод с тоской, - он бы все отдал, чтобы сегодня пойти с нами.

– Вместо меня, - сказал я, - с удовольствием.

Мы достигли перевала, и теперь был виден весь лес, темный, дремучий; солнце опускалось за деревья, и сквозь них сверкало золото.