Чепешев-супермен
Шрифт:
Ну ничего себе! Надо срочно что-то решать. Что-то решать…
Жанна тут же стала судорожно соображать, что ей делать дальше, но вместо того, чтобы что-то предпринять, чувствовала во всем своем теле один только ступор. Ничего на ум ей не приходило, и тогда она решила посоветоваться с кем-нибудь еще. Но с кем?
И как только в голове у нее возник этот вопрос, тут же всплыло и имя: «Как это с кем? – возмущенно широко округлила она глаза и разозлилась своей незадачливости. – Со Стасом, конечно! Да и с Аленой тоже надо поговорить».
И как это о ней она сразу не подумала! Так ведь надеялась –
Она позвонила Стасу, но он почему-то не отвечал. Нервы начинали сдавать. Жанна вскинула руки вверх, потом со всей силы ударила ими о руль и с возмущением, на какое в этот момент только была способна, выругалась нецензурно.
Все как провалились, с раздражением пробормотала она и посмотрела в окно.
По обе стороны освещенной трассы уже совсем стемнело, и Жанна, мало-помалу приходя в себя и не видя другого выхода, включила зажигание, резко дала газу и с нелегким сердцем поехала к дочери…
В полумраке подвала катастрофически не хватало свежего воздуха, было сыро, жутковато и смурно. Пахло задохшимися мышами, какими-то сушеными травами и еще почему-то квашеной капустой. Нехорошев долго думал, на что похож вот этот кислый запах: то ли это непонятная прокисшая закваска, то ли тухлые грибы, то ли еще что. Такими «высокими материями» он не оперировал очень давно. Да и вообще, приходилось ли ему когда-нибудь задумываться над столь приземленными вещами, он не помнил. А здесь он находился третий день и пока не сбился со счета (а он начал подозревать, что вскоре непременно собьется), стал делать зарубки на деревянном табурете, на котором большую часть времени и сидел.
В подвале кроме табурета и сколоченной из досок лежанки больше ничего не было. Под самым потолком светилось маленькое одинокое окно тусклым светом и, сидя на табурете, Нехорошев угрюмо наблюдал, как в нем неустанно шагают чьи-то ноги. За это время он пересмотрел такое количество обуви, что от нечего делать даже пробовал ее градировать по размерам, моделям и гендерным признакам.
Еще немного, и я начну их считать, с горечью подумал он и невесело припомнил, что тяга к систематизации – его вторая натура.
Когда сидеть на «стуле» надоедало, он ложился на жесткую «кровать» и медленно уходил в себя.
Шаги за дверью ненадолго отрывали его от мрачных мыслей, но только на короткое время. Шаги приходили вместе с едой, и других он уже не ждал. А первые два дня он еще настойчиво пытался узнать у коренастого мужика в балаклаве где он и чего от него хотят. На что тот неизменно отвечал: «Я не уполномочен» и невозмутимо продолжал «выполнять свои обязанности».
Очень скоро Нехорошеву стало ясно, что дело это абсолютно бессмысленное, и теперь он только ел молча, усевшись на топчан, и даже не смотрел в сторону немногословного бесчувственного больше похожего на робота стража. Табурет в этом случае служил чем-то наподобие стола, полностью вся посуда на него не помещалась и поэтому неуполномоченному приходилось заходить по нескольку раз. И тогда Нехорошев все же скользил по нему взглядом. Безучастно и уныло. А мужик, казалось, не обращая на это внимания, все же иногда покрякивал, как если бы усовестившись, извинялся перед кем-нибудь из своих знакомых.
Еда была явно из ресторана, и, думая об этом, Нехорошев снова и снова возвращался
Впрочем, в момент настоящий, когда ситуация коренным образом изменилась, эти его домыслы вообще перестали иметь всякое значения. Теперь его голова была занята совсем другими вещами.
Двое суток напролет Нехорошев силился понять, кто и зачем его похитил. Лежа на топчане и уставившись в потолок немигающими глазами, он выдвигал одну версию за другой, строил догадки, вспоминал все, что в последнее время с ним происходило вплоть до мельчайших подробностей, но ни до чего так и не додумался. На его взгляд, в этом его похищении не было ни смысла, ни мотива, ни какой бы то ни было необходимости.
Когда ждать что его ждет, ему окончательно надоело, он вконец расслабился и впал в сон. Нервное истощение в этом ему существенно помогло. Но слишком долго спать он почему-то тоже не смог. А когда проснулся, то сразу вспомнил о Жанне.
Вспомнил то, что как раз накануне он обещал ей перезвонить. И тогда в нем поселилась надежда.
Нехорошев знал, что Жанна обязательно захочет выяснить, почему он не позвонил. И это, зная Жанну, вселяло в него уверенность в том, что она непременно добьется своего. Тут же вспомнилось, что он оставил незакрытой машину на офисной стоянке, что также, на его взгляд, со всей определенностью наводило на мысль, что он исчез не по своей воле.
Служба безопасности в его конторе супермощная, это он тоже прекрасно знал, а ее начальник Звенигоров, так вообще всю жизнь прослужил в спецслужбах. Так что сложить дважды два им не составит никакого труда.
По своей многолетней привычке, проанализировав только что сконструированный алгоритм, Нехорошев обнаружил, что в цепочке его логических рассуждений два человека – Жанна и Звенигоров, оказались в одном ряду. А по его представлениям, тоже сложившимся в ходе многотрудных умственных упражнений, что-то в данном случае их обязательно должно было связывать. И он таки припомнил что.
До того, как Звенигоров вышел на пенсию и поступил к нему на службу, он не был с ним лично знаком. И при приеме его на работу на руках имел только его резюме, да и то – не резюме, а одно название. Что тот мог в нем указать, учитывая, в каком ведомстве он служил? Да ничего. Из своих источников Нехорошев узнал о кандидате на ответственную должность несколько больше, но и этого тоже было явно недостаточно. И тогда он по привычке обратился к Жанне за советом. Иногда он прибегал к помощи ее интуиции в порядке исключения. Уж, из каких соображений она исходила, когда давала ему ответ, он не помнит, только получив от нее добро, Нехорошев принял окончательное решение и зачислил новоиспеченного начальника службы безопасности в свой штат.