Черчилль. Биография. Оратор. Историк. Публицист. Амбициозное начало 1874–1929
Шрифт:
Мнения исследователей разделились. Одни пришли к выводам, что сохранившаяся симптоматика болезни указывает на сифилис, как на «наименее вероятное заболевание»676, другие, наоборот, опровергают диагноз, поставленный Д. Мазером, не подтверждая при этом окончательно и факт заражения сифилисом и указывая на сифилис (особенно в менинговаскулярной форме) как на один из возможных диагнозов677.
И без того слабое здоровье лорда Рандольфа было окончательно подорвано кругосветным путешествием, куда он отправился вопреки возражениям лечащих врачей678 летом 1894 года. Понимая, что больного нельзя оставлять одного, супруга разделила с ним тяготы этой опасной и ненужной поездки. «Никто, кроме Дженни, не согласился бы сопровождать его
Двадцать седьмого июня Черчилли отплыли на корабле «Мажестик» в Нью-Йорк. Уинстон на всю жизнь запомнит прощание с отцом: «Отпущенная четыре года назад во время южноафриканского путешествия борода не могла скрыть до ужаса изможденного душевными муками лица. Отец похлопал меня по колену – жест безыскусный, но выразивший все»680.
Уинстон был передан на попечение бабки, герцогини Мальборо, которая осталась довольна его поведением. «Только между нами, дорогая, – писала она невестке, – Уинстон ведет себя прилежно, но ты же знаешь его слишком хорошо, ему нужна твердая рука»681.
Уинстон, Джек и герцогиня Мальборо были немногими в семье, кто ничего не знал о тяжести заболевания. Причем они не знали не потому, что не интересовались, просто от них это тщательно и вполне осознанно скрывалось. Вскоре до Уинстона начала доходить информация от доктора Джорджа Кейтса (1864–1918), сопровождавшего чету в кругосветном путешествии. Вначале он не придавал значения серьезности описываемых симптомов. «Я надеюсь, все образуется, – писал он матери. – Причин для беспокойства сейчас нет»682. По его мнению, ухудшение состояния было вызвано акклиматизацией и сменой питания. На тот момент Уинстона куда больше волновало, что леди Рандольф не получает его письма. За четыре месяца он направил их тридцать шесть штук683.
Долго списывать ухудшение состояния на изменение внешних условий было невозможно. Заподозрив неладное, Уинстон заставил Робсона Роуза рассказать правду и показать медицинские отчеты. «Не стоит и говорить, насколько я взволнован». Он свяжется с матерью и попросит ее также написать, что она думает о выздоровлении отца. Пока же Уинстон посоветует не говорить герцогине Мальборо правду. «Она думает, что живет только для того, чтобы заботиться о папе и еще раз увидеть его», – объяснит он684.
В глубине души Уинстон надеялся на улучшение685. Однако оно не наступит. Если во время путешествия по Северной Америке состояние лорда Рандольфа оставалось сносным, хотя и доставляло немало хлопот его супруге, жалующейся на перепады в его настроении, которые происходили по двадцать раз за день686, то после посещения стран Дальнего Востока (следующий этап путешествия) оно стало стремительно ухудшаться.
Эти несколько месяцев превратились в изматывающее испытание для Дженни и доктора Кейтса. В сентябре, после прибытия в Йокогаму, Кейтс направил Роузу паническое послание, в котором признался, что «полностью потерял контроль над пациентом»687. К концу месяца у больного была парализована левая рука688. В октябре доктор Кейтс информировал лондонского коллегу, что речь лорда Рандольфа стала «вязкой», он путает слова, начались перебои со сном689. В ноябре, уже из Сингапура, он сообщит о «самой ужасной неделе, которую мы провели с момента начала путешествия». У успешного некогда политика началась парализация нижней части лица690. «Любимая Кларинетта, – напишет Дженни своей сестре в середине ноября из Бенгальского залива. – Ты даже представить не можешь, как отвратительно и безысходно наблюдать за его состоянием, видеть, каким он стал, помня при этом, каким он был»691.
Больше так продолжаться не могло. В конце ноября доктор Кейтс настоял, чтобы в срочном порядке путешествие было прервано692. Решение было согласовано с лечащими врачами лорда Рандольфа – Робсоном Роузом и известным специалистом в области венерических заболеваний Томасом Баззардом (1831–1919)693. Роуз покажет последний отчет Кейтса Уинстону. «Не могу передать тебе, насколько я шокирован, насколько я несчастен, насколько я расстроен этими чудовищными новостями», – напишет тот матери694.
В конце 1894 года лорд Рандольф вернется в Лондон, «слабый и беспомощный умом и телом, словно дитя»695. Разрушение личности было настолько заметно, что близкие боялись уже не его смерти, а улучшения состояния. Если бы это произошло, вся правда, которая с таким трудом скрывалась от общественности, стала бы всеобщим достоянием. В этом случае «его политической репутации и памяти о нем был бы нанесен непоправимый вред», – объяснит леди Рандольф своей сестре696.
Подобным опасениям не суждено будет сбыться. Потомок герцога Мальборо стремительно и мучительно угасал. Он скончался в Лондоне, в особняке своей матери на Гросвенор-сквер, 24 января 1895 года в 6 часов 15 минут утра697. Двадцать восьмого числа в Вестминстерском аббатстве прошла поминальная служба, о которой Ральф Мартин скажет: «Торжественность ледяного собора, траурные песнопения, звучный печальный голос настоятеля собора и, наконец, похоронный марш из “Саула” наполняли трепетом души пришедших отдать последний долг этому блестящему и несчастному человеку»698. После службы гроб с телом покойного доставили на Паддингтонский вокзал и далее поездом в Оксфордшир. Лорд Рандольф Генри Спенсер Черчилль был похоронен на церковном кладбище Блэдон, неподалеку от Бленхеймского дворца.
Кончина лорда Рандольфа произвела неизгладимое впечатление на современников, коллег, друзей и родственников. «Крушение аэроплана всегда оставляет более жуткое впечатление, нежели перевернувшийся на улице дилижанс, – прокомментирует его смерть Шейн Лесли. – Лорд Рандольф упал с метеоритных высот»699.
Когда стало очевидно, что конец неизбежен, у кровати умирающего собрались близкие. Уинстон ночевал поблизости. «Вызванный из соседнего дома, я бежал через темную и занесенную снегом Гросвенор-сквер», – пишет он. К тому времени сознание лорда Рандольфа уже помрачилось. Спросив сына что-то о лошадях, он впал в забытье700.
В конце жизни Черчилль скажет своему личному секретарю Энтони Монтагю Брауну (1923–2013): «Знаете, мой отец скончался от сухотки спинного мозга, вызванного сифилисом»701. Это признание очень важно. Причем не потому, что ставит точку в диагнозе. Оно передает мнение Черчилля, который считал, что причиной смерти отца был именно сифилис, и с осознанием этого обстоятельства ему суждено будет прожить всю свою жизнь. Хотя в тот промозглый январь 1895 года Уинстона куда больше волновала не причина, а сам факт, что человек, на сотрудничество с которым он возлагал такие надежды, ушел навсегда. «Проживи он еще четыре-пять лет, и ему было бы невозможно обойтись без меня», – сокрушался Черчилль702. Теперь же «все мои мечты о совместной деятельности с ним, о вступлении в парламент на его стороне, с его поддержкой растаяли словно дым, и мне оставалось лишь следовать его целям и отстаивать его память»703.
С уходом лорда Рандольфа в жизни Уинстона исчезла не только надежда на совместное и плодотворное сотрудничество, не только моральная и финансовая поддержка со стороны отца – на его жизненном пути исчезло препятствие, которое могло помешать ему в реализации своих способностей, стремлений и планов. «Если бы он не умер и даже если бы его здоровье оставалось крепким, он превратился бы в преграду для карьеры Уинстона», – считает сын нашего героя704. Разумеется, это звучит цинично, особенно из уст внука, но лорд Рандольф действительно мог помешать сыну в стремительном достижении успеха. В какой-то степени это понимал и сам Черчилль, признавшись спустя годы, что со смертью отца он «стал хозяином своей судьбы»705.