Черчилль. Биография
Шрифт:
Симпатии Черчилля были на стороне бастующих. «Очень хочется надеяться, – снова докладывал он королю, – что посредники из Министерства торговли, уже прибывшие в Ливерпуль, достигнут договоренностей. Все дело в том, что забастовщики очень бедны, – пояснял он, – и почти голодают».
17 августа он писал: «В лондонском морском порту судовладельцев убедили не предпринимать провокационных действий, а лидерам рабочих настоятельно рекомендуют уговорить оставшихся забастовщиков вернуться к работе. В лондонских доках наступило спокойствие, но пехотный батальон пришлось направить в Шеффилд, где тоже начались беспорядки. Хотя волнения охватили рабочих, в связи с тем что уровень заработной платы в последние годы отставал от роста стоимости
На следующий день к общенациональной забастовке призвали железнодорожники. Асквит предложил им содействие Королевской комиссии, но они отказались, считая, что это слишком долгий процесс. Правительство сформировало планы по доставке продуктов, топлива и других необходимых товаров под эскортом полиции и армии. «Они это сделают, – говорил Черчилль в палате общин, – не потому, что на стороне работодателей или рабочих, а потому, что обязаны любой ценой защищать общество от опасностей, которые могут повлечь за собой голод или остановка промышленности».
Задачей Черчилля как министра внутренних дел было защитить железные дороги и обеспечить доставку грузов. Вечером он уже смог сообщить королю, что на призыв к забастовке откликнулось менее половины работников отрасли и что все службы обеспечивают нормальное функционирование системы. В этот же день были достигнуты договоренности с лондонскими докерами. Они получили существенное повышение зарплаты. «Лондонские докеры, – писал он, – имеют большие претензии, но крупная прибавка к зарплате должна в известной мере удовлетворить живущих в тяжелых условиях работников отрасли, имеющей жизненно важное значение для функционирования нашей цивилизации. Решимость правительства использовать вооруженные силы для обеспечения порядка, – добавил он, – оказала сильное влияние на решение рабочих. Они поняли, что настал психологический момент для достижения договоренностей, и, если он будет упущен, они рискуют потерять все, что могли бы приобрести».
По настоянию Черчилля была создана служба гражданских констеблей для укрепления сил полиции на случай возникновения новых забастовок на железнодорожном и морском транспорте. В Лланелли, в Южном Уэльсе, бунтовщики воспользовались забастовкой как возможностью для грабежей. Они напали на поезд, который проходил через станцию. Поезд остановили, машиниста захватили. Прибывшую охрану забросали камнями. Один солдат получил ранение в голову. В ответ охрана открыла стрельбу, и двое гражданских были убиты.
Вскоре после нападения на поезд бунтовщики сожгли помещение местного мирового судьи, разграбили несколько железнодорожных вагонов и множество мелких лавочек в районе доков. Ни в одном из этих случаев войска не вмешивались, предоставляя полиции восстанавливать порядок, что она делала с помощью дубинок. Вечером было совершено нападение на полицейский участок. На этот раз нападавших отогнали военные, но обошлось без человеческих жертв. «Очень сожалею о неприятном инциденте в Лланелли, – телеграфировал король Черчиллю. – Глубоко убежден, что оперативно принятые меры предотвратили гибель людей в различных частях страны».
19 августа в Лондоне состоялись переговоры под председательством Ллойд Джорджа, который был готов к соглашению. К вечеру забастовка прекратилась. «Объявите, что заключен мир, – телеграфировал Черчилль мэру Биркенхеда в час ночи 20 августа, – и всеми силами постарайтесь избежать столкновений с теми, кто об этом пока не знает».
Усилия Черчилля по преодолению кризиса доказывали его понимание бедственного положения рабочих. Однако он был решительно настроен прекратить насилие, что входило в его министерские обязанности. «Безусловно, – говорил он в парламенте после забастовок, – что любое правительство обязано использовать всю мощь государства, чтобы предотвращать катастрофы подобного рода. В этом оно, безусловно, получит поддержку здравомыслящих слоев населения».
Во многих ситуациях в ходе волнений Черчилль инициировал или поддерживал быстрые и энергичные меры, направленные на прекращение насильственных действий. Однако тем, кто хотел извлечь для себя политическую выгоду, кто хотел отомстить ему за так называемое «предательство» Консервативной партии, произошедшее почти пять лет назад, не составило труда добавить волнения в Ливерпуле и Лланелли в список его прегрешений.
Летом 1911 г. в Северной Африке разразился кризис, угрожавший войной Европе. Стремясь обеспечить защиту своей военно-морской базы в Атлантике, германское правительство направило в марокканский порт Агадир канонерку «Пантера». Франция, которая по англо-французскому соглашению 1904 г. считала Марокко своей сферой влияния, обратилась к Британии с просьбой оспорить действия Германии и направить туда канонерку.
«Это серьезный шаг, – написал Черчилль Клементине 3 июля, – на который не следует решаться, не будучи готовым при необходимости идти до конца». Его как министра внутренних дел должны были занимать иные проблемы, но он вполне отчетливо понимал европейское соперничество. Наблюдение за маневрами германской армии усугубило его беспокойство. На совещании кабинета министров 4 июля было решено, как он написал Клементине, «совершенно недвусмысленно дать понять Германии, что если она полагает возможным расчленение Марокко без участия Джона Булля, то она глубоко заблуждается». В письме Ллойд Джорджу Черчилль согласился с тем, что Германия имеет «некоторые (незначительные) права на Марокко, которые, если решать вопрос по-дружески, мы готовы урегулировать с учетом безопасности Британии. Но, поскольку Германия в Агадире заняла неверную позицию, это вынуждает нас по-иному рассматривать ее притязания. Если в ходе переговоров Германия объявит войну Франции или если Британия поймет, что Франция в безвыходном положении, мы должны оказать ей необходимую помощь. И мы не должны держать в тайне свою позицию – напротив, нужно немедленно довести ее до сведения властей Германии».
Ллойд Джордж действительно открыто предупредил Германию: «Мир ценой уступок является унижением, неприемлемым для такой великой нации, как наша». Германия расценила слова Ллойд Джорджа как «предупреждение, граничащее с угрозой». Внезапно оказалось, что война может начаться в любой момент.
Под строгим секретом, используя свою власть министра внутренних дел, Черчилль выдал ордер секретным службам заняться проверкой корреспонденции. Начали вскрывать переписку всех, кого могли подозревать в получении инструкций из Германии. «Перехваченные письма, – рассказал он Грею четыре месяца спустя, – показали, что мы являемся объектом тщательнейшего изучения со стороны германских военно-морских и сухопутных сил и что ни одна страна в мире не уделяет нам такого внимания».
В письме Грею от 25 июля Черчилль предложил: «Британия должна приложить все усилия, чтобы убедить Испанию отойти от прогерманской позиции и стать с нами добрыми друзьями. Думаю, это еще не поздно». Через два дня Черчилль написал королю, что на него произвело сильное впечатление широко распространенное среди парламентариев мнение, что Германии под угрозой применения силы следует запретить придерживаться прежнего политического курса. Асквит сделал заявление, осторожное и дружеское по форме, но сильное и жесткое по существу. Его поддержал Бальфур и лидер лейбористов Джеймс Рамси Макдональд – сдержанно, строго, хотя и предельно корректно. Больше никто не выступил. «Вполне возможно, – подвел итог Черчилль, – что этот эпизод, вслед за речью канцлера Казначейства, окажет решающее влияние на ситуацию в Европе и наверняка укрепит репутацию Британии».