Череп грифона
Шрифт:
— И что именно вкусного ты сегодня нашел?
— Симпатичных креветок, совсем свежих — они еще шевелились, когда я их выбирал, — ответил Сикон. — Я собираюсь глазировать их медом и ореганом, как любит твой отец. И еще на рынке мне попался замечательный угорь. Как насчет пирога с угрем, запеченным с капустой, грибами и сильфием из Кирены? А еще — сырный пирог, хочу израсходовать остаток меда, который я купил для глазировки. Ну, что скажешь?
— Что я скажу? Я скажу — поскорей приготовь все это и перестань впустую тратить время на разговоры со мной. Пирог
Он не спросил, сколько стоили дары моря. Ему хотелось лишь побыстрее съесть их.
И вскоре Менедем их съел, возлежа в андроне рядом с отцом. Он подозревал, что Сикон послал часть великолепного ужина Бавкиде в женские комнаты. Она все равно наверняка узнает у Филодема, что именно купил повар; уделить хозяйке часть вкуснейших деликатесов значило расположить ее к себе. Если вообще что-то могло расположить Бавкиду к повару, так только это.
На следующее утро Менедем по своему обыкновению проснулся перед рассветом. Он пошел на кухню за ячменными булочками — остатками вчерашнего опсона — и оливковым маслом, а также прихватил вино, чтобы позавтракать. Вынеся припасы во двор, он сел на каменную скамью и стал наблюдать, как светлеет небо. Менедем занимался бы этим и лежа на палубе юта «Афродиты» после ночи, проведенной в море.
Двое рабов склонили перед ним головы, нырнув в кухню за утренней едой. Они ели на завтрак то же самое, что и Менедем; Филодем был не из тех хозяев, которые выдают рабам каждый день точно выверенные порции муки и беспокоятся, как бы те не прокрались на кухню, чтобы пополнить скудный рацион. Дабы возместить подобную щедрость, он заставлял рабов усердно трудиться.
Когда во двор слетел воркующий голубь, Менедем бросил ему маленький кусочек хлеба. Голубь подошел, кивая головкой, исследовал крошку и съел ее. Голуби были совсем ручными птицами. Сикон мог запросто накрошить голубю хлеба, чтобы поймать его и приготовить.
Кто-то спустился по лестнице во двор, и, ручной или нет, голубь вспорхнул, зашумев крыльями.
— Добрый день, Менедем, — сказала Бавкида.
— Добрый день, — без улыбки ответил Менедем.
— Как поживаешь? — спросила мачеха.
Смешно было именовать мачехой девушку, которой едва исполнилось шестнадцать лет. Недаром Сикон накануне насмешливо фыркнул, употребив это слово.
Бавкида не была красавицей, и даже в шестнадцать лет ее груди были ненамного больше, чем у мальчика.
— Все хорошо, спасибо, — официальным тоном ответил Менедем.
Он понимал, что привлекло в ней отца: приданое, семейные связи, надежда на то, что молодая жена родит ему еще сына или двух. Однако Менедем не знал, что сам он нашел в Бавкиде. Может, ничего, кроме возможности оскорбить отца, отомстив ему самым ужасным из всех возможных способов.
Отчаянно стараясь об этом не думать, Менедем спросил:
— А как поживаешь ты?
Она подумала, прежде чем ответить:
— Неплохо.
Бавкида не была дурой; то, как она говорила даже общепринятые вещи и банальности, доказывало
«И что с того? — иронически обратился к себе самому Менедем. — Разве ты Соклей, которого интересует не только, что у женщины между ног, но и что у нее в голове?»
— Я не ожидала, что ты так скоро вернешься на Родос, — продолжала Бавкида.
— Я и сам не ожидал, что окажусь в одном из городов Антигона так близко к тому месту, откуда Птолемей начал свою военную кампанию, — ответил Менедем.
— Эта бесконечная война может погубить торговлю, — сказала она. — То будет настоящей бедой для Родоса, и особенно для нашей семьи.
— Верно, — согласился Менедем.
Нет, Бавкида отнюдь не была глупой; множество мужчин, которые вставали и разглагольствовали на ассамблее, не могли судить так ясно, как она.
Выражение лица Бавкиды стало жестче.
— Ты удивил Сикона, когда вернулся домой. Знаешь, сколько он заплатил за вчерашних креветок и угрей?
Менедем покачал головой.
— Понятия не имею. Все, что я знаю, — это что они были невероятно вкусными.
— И в придачу дорогими, — проговорила Бавкида. — Если из-за войны мы будем зарабатывать меньше, как долго мы сможем позволять себе такие роскошные ужины?
— Еще некоторое время, — отозвался Менедем с легкой тревогой.
Как ни молода была вторая жена его отца, она очень серьезно относилась к обязанностям хозяйки дома. Бавкида успела уже несколько раз поссориться с поваром.
— Вообще-то нам пока еще очень далеко до бедности, — заверил ее Менедем.
— Сейчас — да, — ответила Бавкида. — Но сколько еще продлится подобное положение вещей, если мы будем зарабатывать меньше, а тратить больше? Мне лучше поговорить с Сиконом. Рано или поздно ему придется прислушаться к моим словам.
И она зашагала к кухне.
Менедем проводил Бавкиду взглядом: бедра и зад у нее были вовсе не мальчишеские, отнюдь. И здесь, дома, она не закрывалась вуалью от жадных глаз мужчин. Это было почти то же самое, что все время видеть ее голой.
Менедем невольно почувствовал возбуждение.
Бавкида вышла из кухни с негодующим выражением лица, держа в руках хлеб и вино.
— Сикона там до сих пор еще нет, — пожаловалась она. — Он не только тратит слишком много хозяйских денег, он еще и ленив!
Бавкида села на скамью не больше чем в локте от Менедема и приступила к завтраку.
«Знает ли она, что я чувствую?» — гадал Менедем, он задавался этим вопросом еще с прошлой осени.
Менедем сомневался, что Бавкида догадывается, но вдруг…
«Уж не села ли она здесь для того, чтобы поддразнить меня? А может, она уселась рядышком потому, что у нее тоже что-то на уме?»
У Менедема была обширная практика в обольщении чужих жен. Но на этот раз он не желал пускать в ход свои навыки. Как бы ему хотелось сейчас очутиться на борту «Афродиты», в каждой руке по рулевому веслу, и чтобы нужно было беспокоиться только о волнах, ветре и пиратах, которые в данный момент казались куда менее опасными, чем женщина, сидящая с ним рядом.