Череп грифона

Диоклей откровенно заржал.

Соклей фыркнул и кинул на двоюродного брата суровый взгляд.

— Ты и в самом деле слишком много читаешь Аристофана!

— Нельзя читать Аристофана слишком много, — парировал Менедем.

Прежде чем Соклей успел клюнуть на это замечание — а он бы попался наверняка, так тунец клюет на анчоуса, нанизанного на рыболовный крючок, — Киссид жалобно окликнул их с носа:

— Извините, господа, но это ваше судно всегда так дергается и качается?

Вслед

за этим вопросом последовал звук судорожного сглатывания — настолько громкий, что его можно было явственно расслышать на корме.

— У этого парня нет никакой морской закалки, верно? — пробормотал Менедем.

— Верно, — ответил Соклей.

Иногда его самого начинало тошнить при качке, которую большинство моряков считали умеренной, но теперешняя, совсем легкая, ничуть его не беспокоила.

— Хорошо, что впереди всего один день плавания. Для страдающего морской болезнью это было, конечно, слабым утешением: такому человеку однодневное путешествие покажется вечностью.

Менедем, должно быть, подумал о том же, потому что торопливо сказал Киссиду:

— Если ты собираешься блевать, о почтеннейший, то, во имя богов, перегнись сперва через борт!

— Хорошо, что ветер попутный, — заметил Диоклей с кривой улыбкой. — В противном случае тебе пришлось бы объяснять ему разницу между подветренной и наветренной сторонами — если бы Киссид не выяснил это сам, после того как всю блевотину сдуло бы ему прямо в лицо.

Менедем рассмеялся бессердечным смехом человека, которого никогда не мутит.

— Один такой урок — и ты запомнишь разницу навсегда.

Задолго до полудня Киссид и одна из женщин перегнулись через борт.

Стоя на своем посту у рулевых весел, Менедем жадно глядел на нос.

— Пытаешься разглядеть, какая она без покрывала? — сухо поинтересовался Соклей.

— Ну, конечно, — ответил его двоюродный брат. — Разве часто выпадает случай увидеть уважаемую женщину без покрывала? Распакованной, так сказать?

— Да уж, так сказать, — проговорил Соклей, когда женщину сотряс еще один рвотный спазм. — Но признайся, дорогой, если бы она сейчас пришла сюда и захотела тебя поцеловать, как бы тебе это понравилось?

Менедем слегка смутился.

— Мм, я бы, пожалуй, попросил ее зайти чуть попозже.

Однако он упорно продолжал смотреть вперед. И спустя мгновение резко пожал плечами.

— Кроме того, она не такая уж и хорошенькая. За нее обязаны дать большое приданое.

Знакомые очертания Родоса появились на юге, прямо по курсу.

Соклей сказал:

— Мы будем там вскоре после полудня.

— Угу, — ответил Менедем без всякого энтузиазма.

Соклей посмотрел на него с любопытством.

— Разве ты не рад провести дома пару лишних дней?

— Нет, —

честно признался Менедем.

«Боги, — подумал Соклей, когда его двоюродный брат с окаменевшим лицом направил акатос на юг, не добавив больше ни слова. — Да его отношения с отцом, должно быть, еще хуже, чем я думал».

* * *

— Стой! — крикнул Диоклей, и гребцы сложили весла.

Моряки кинули канаты двум портовым рабочим, которые быстро пришвартовали «Афродиту» к одной из пристаней Великой гавани Родоса.

— Что вы здесь делаете? — удивился рабочий, забрасывая грубый льняной канат вокруг столба. — Никто не думал, что вы вернетесь раньше осени. Попали в беду в Кавне? — Он с хитрой усмешкой оглядел торговую галеру и ее капитана.

— Да, нам и вправду пришлось спешно оттуда уйти, — ответил Менедем, и рабочий ухмыльнулся еще шире.

«Значит, ты еще не слышал новостей», — подумал Менедем.

Он тоже улыбнулся — про себя — и, выдержав приличествующую случаю драматическую паузу, продолжал:

— Птолемей вторгся в Ликию и с армией, и с флотом. Он взял Фазелис, двинулся на запад и, вероятно, скоро захватит всю страну. Командующий гарнизоном Антигона в Кавне собирался схватить тамошнего родосского проксена, поэтому мы взяли с собой Киссида и его семью и убрались оттуда.

— Птолемей в Ликии?

Это спросил не только один рабочий — почти все, находившиеся в пределах слышимости, произнесли это хором. Все головы повернулись на северо-восток, как будто люди собирались увидеть отсюда Птолемея. Стал нарастать возбужденный говор.

— К закату весь полис только и будет говорить, что об этих новостях, — заметил Соклей.

— Наверное. Новости и впрямь важные, — ответил Менедем. — А теперь мы должны отвести Киссида и его родню к здешнему проксену Кавна. Ты знаешь, кто представляет интересы Кавна на Родосе?

— Не тот ли меняла, которого зовут Хагесидам? Его легко найти — за столом на агоре, где чужестранцы могут обменять серебро на родосские деньги.

— И где он может хорошенько заработать, — добавил Менедем. — Менялы никогда не голодают.

Он возвысил голос:

— Киссид! Эй, Киссид! Бери своих родственников и пошли с нами. Мы отведем тебя к проксену Кавна. Он устроит все твои дела.

— Перекинь сходни на пирс, — отозвался Киссид. — Когда я снова окажусь на суше, я поцелую землю.

Менедем отдал соответствующий приказ.

Сияя на солнце лысиной, Киссид поспешил на причал, за ним следовали его родные. Он суетливо дошел до конца сходней, ступил на родосскую грязь и выполнил свое обещание.

Соклей вынул изо рта обол и дал монетку парню, стоявшему на пристани.