Череп грифона

— Сколько ты заплатил?

— Тридцать драхм, — ответил Менедем. — Этот грязный шлюхин сын больше не скинул, даже когда я спросил, не хочет ли он провести еще лет двадцать в ожидании, пока на здешнюю агору забредет очередной чокнутый философ.

— Он, наверное, и сам заплатил двадцать пять драхм эллину, от которого получил череп, и не хотел расставаться с этой вещью себе в убыток, — предположил Соклей.

— Именно так я и подумал, — ухмыльнулся его двоюродный брат. — Я заметил, ты не стал отрицать, когда тебя назвали чокнутым философом.

— Я

и вправду люблю мудрость и пытаюсь стать хоть немного мудрей, — серьезно ответил Соклей. — А что касается эпитета «чокнутый»… — Он пожал плечами. — Я бы предпочел называть себя, ммм… любознательным.

Фукидид очень резко отзывался о людях, которые называли вещи не теми именами, каких они заслуживали. Но Соклей и в самом деле не считал себя чокнутым из-за своей жажды знаний — таким чокнутым, каким, скажем, был Сократ. Впрочем, когда хоть какой-то безумец считал себя безумным?

Телеф подал голос:

— Я плавал мимо Византия в Понт Эвксинский и видел на тамошнем побережье грифонов, нарисованных на тарелках или сделанных из драгоценных металлов. Их изображения очень красивы, но любое создание с таким черепом должно быть самой уродливой тварью, когда-либо вылуплявшейся из яйца.

— Вот вопрос, о мой любящий мудрость брат, — сказал Менедем. — Вылупляются ли грифоны из яиц или родятся живыми?

— Лично я легко могу ответить на твой вопрос, — отозвался Соклей. — Не знаю.

— Во всяком случае, честный ответ, — заметил Менедем. — Пошли, ребята, вернемся на акатос. Спрячем наши трофеи — и череп грифона, — а потом посмотрим, что еще можно тут заполучить.

— Трофеи — и череп? — с несчастным видом повторил Соклей. — А зачем же ты его купил, если не думаешь, что мы сможем извлечь из него какую-то выгоду?

— Затем, мой дорогой, что, если бы я оставил череп валяться здесь, ты бы волновался и бурлил до самого конца плавания. Тридцать драхм — не слишком высокая цена за целое лето мира и спокойствия, — ответил Менедем.

У Соклея запылали уши. Иногда двоюродный брат доказывал, что слишком хорошо его знает.

* * *

— А, Та Самая Штука, — сказал Киссид, когда Менедем и Соклей вернулись вечером поужинать в дом родосского проксена. — Я видел ее на агоре. Осмелюсь сказать, весь Кавн уже видел ее на агоре. Зачем, во имя богов, она вам понадобилась?

— Ну… — Обычно столь говорливый Менедем на сей раз не нашел подходящих слов. — Видишь ли… Это…

Не мог же он сказать: «Я купил его, чтобы осчастливить Соклея».

Зато сам Соклей на этот раз нашелся.

— Я хочу показать его философам в Афинах. Это даст ответы на многие вопросы о грифонах, начиная с того — реальные они звери или мифические. Лично я, например, всегда думал, что они просто персонажи сказок, но теперь вижу, что ошибался.

— Трудно иметь настоящий череп мифического зверя, — с сухим смешком ответил Киссид.

— Именно так, о почтеннейший, — согласился Соклей.

Если бы каждодневные обязанности будили в его душе такое

же вдохновенное волнение, какое вызывали подобные диковинки, Соклей был бы просто выдающимся торговцем.

«Вполне естественно, что его интересуют странные вещи, ведь он и сам странный», — подумал Менедем.

— В то же время, — продолжал его двоюродный брат, — настоящий череп грифона порождает столько же вопросов, сколько и ответов.

Эти вопросы были на миг забыты, когда повар Киссида внес морскую собаку, политую растопленным сыром и сдобренную луком-пореем, а еще — свежеиспеченный хлеб.

Менедем позаботился о том, чтобы съесть достаточно хлеба и не выглядеть опсофагом, но поставленная перед ним порция морской собаки исчезла с изумительной быстротой. К его облегчению, и хозяин дома, и Соклей съели свою долю рыбы так же быстро.

Однако, дочиста облизав пальцы, Киссид спросил:

— И какие же именно вопросы порождает череп грифона? Для меня это всего лишь старая уродливая кость.

«И для меня тоже», — подумал Менедем.

Но Соклей ответил:

— Что ж, во-первых, почему из грифонов получились такие хорошие стражи скифского золота? Ведь зубы грифонов — или, во всяком случае, зубы этого грифона — больше подходят для поедания травы, чем для того, чтобы рвать и терзать мясо, как это делает лев.

Киссид заморгал.

— Мне никогда не приходило в голову взглянуть на его зубы. Да и кому бы пришло?

— Соклею, как мы видим, — пробормотал Менедем.

Он сомневался, что торговец оливками его услышит. К его облегчению, двоюродный брат, похоже, тоже не услышал этого замечания.

— И, как ты справедливо заметил, череп внешне напоминает старые кости, — продолжал Соклей. — Однако на ощупь не похож на старую кость. На ощупь это скорее камень, причем там и сям из него торчат кусочки камня. Почему черепа грифонов сделаны из камня, в то время как у всех остальных зверей они из кости?

— У всех остальных зверей они из кости? Об этом я ничего не знаю, — сказал Киссид.

— Назови мне хоть одно живое существо, у которого каменный череп, — с вызовом попросил Соклей.

— Что ж, к примеру, Гиппарх из форта в горах, — с совершенно серьезным выражением лица проговорил родосский проксен.

Менедем захохотал.

— Отлично сказано!

— Это точно. — Соклей имел вежливость тоже рассмеяться, но потом вернулся к сути вопроса: — Теперь ты понимаешь, почему я хочу, чтобы череп могли осмотреть философы?

— Старые кости. — Киссид покачал головой. — Ты никогда не выручишь серебро за старые кости.

— Мы не так уж много за него заплатили, — сказал Менедем, сильно погрешив против истины. — И Соклей надеется, что мы сможем заставить две философские школы в Афинах торговаться друг с другом, чтобы увидеть, которая из них сможет оставить у себя череп грифона. Поэтому мы еще сможем получить барыш.

На самом деле он в это не верил, но всегда принимал сторону двоюродного брата в спорах с посторонними людьми.