Череп грифона

Они оставили Парос почти так рано, как и рассчитывали. Едва судно вышло из гавани, Менедем приказал опустить парус, и крепчающий бриз зашумел в снастях; мачта заскрипела в гнезде, когда ветер наполнил парус. Торговая галера шла по ветру до тех пор, пока не миновала канал между Паросом и Олиаросом — островом поменьше на юго-западе.

— Я слышал, что на Олиаросе есть пещера, где полно острых скал, торчащих из пола и свисающих с потолка, — сказал Соклей. — Вот на что мне хотелось бы посмотреть.

— Зачем? — удивился Менедем.

Повинуясь его приказам,

моряки перекинули рей назад слева по борту — чтобы извлечь как можно больше преимуществ из ветра.

— Зачем? — повторил Соклей. — Потому что это может оказаться красивым. И наверняка интересным. Говорят, кое-кто из тех, кого преследовал Александр Великий, прятались там некоторое время.

— Да? — Менедем поднял правую руку с рукояти рулевого весла и погрозил двоюродному брату пальцем. — Ты всегда критикуешь подобные источники информации, утверждая, что то, что в большинстве случаев «говорят», — полнейшая чепуха. Так почему ты веришь в то, что «говорят» на этот раз?

— Я слышал, внутри пещеры есть надписи… Но я думаю, ты прав — это еще ничего не значит. Люди могли написать все это спустя годы после смерти Александра.

— А зачем? — спросил Менедем. — Чтобы привлечь посетителей в эти пещеры? Если хочешь знать мое мнение, поползать там захотели бы разве что только карлики.

И он бросил на двоюродного брата многозначительный взгляд.

Но Соклея было не так-то просто сбить с толку.

— Может, и так, — ответил он, — хотя для того, чтобы заманить кого-нибудь на Олиарос, мало просто надписей на сталактитах. Для этого надо, чтобы там родилось какое-нибудь божество — вроде как Аполлон с Артемидой родились на Делосе.

Менедему, который был куда религиознее двоюродного брата, не понравилось такое высказывание; он сморщился, словно бы случайно раскусил оливковую косточку. Соклей говорил так, будто бог и богиня на самом деле, может, вовсе и не родились на Делосе, просто тамошние жители выдумали это — для того, чтобы привлечь на остров людей и выманивать у них серебро. Менедем не спросил, имел ли Соклей в виду именно это, боясь услышать утвердительный ответ. Вместо этого Менедем поинтересовался:

— А зачем кому-то писать неправду?

— Может, просто ради славы, — ответил Соклей. — Помнишь того безумца, который сжег храм перед Пелопоннесской войной? Он сделал это просто для того, чтобы его помнили вечно. Геродот выяснил, как его звали, — после чего не внес его имя в свою «Историю».

— Браво! — воскликнул Менедем.

Чем дольше он об этом думал, тем более элегантной и изощренной казалась ему такая месть.

* * *

На пути к Аморгосу, к югу от Наксоса, лежало несколько маленьких островков. Они походили на Телос: на них были не полисы, а деревни, и их обитатели с трудом сводили концы с концами, живя вдали от прибрежной полосы. По мере того как «Афродита» скользила все дальше на восток, деревни становились все ближе — как и облака, которые гнал с севера крепчающий ветер.

Эти облака закрыли солнце. День из ясного превратился в пасмурный. Прошло немного времени, и застучал дождь,

сперва легкий, потом усиливающийся. Благодаря небольшому дождю парус служил лучше, удерживая больше ветра, чем могла удержать сухая льняная ткань. Но когда дождь усилился, парус стал тяжелым и обвис.

Менедем мог сделать лишь одно: попытаться извлечь как можно больше из сложившейся ситуации. Он знал, что видимость уменьшится из-за дождя; так и произошло. Острова впереди исчезли за завесой падающей с неба воды. Исчез и Иос на севере, и Наксос. Менедем послал на бак остроглазого Аристида, чтобы тот приглядывал, не случится ли нежданной беды.

«Чуть погодя я пошлю туда и лотового, чтобы сделать промеры глубины», — подумал Менедем.

Не успел он отдать соответствующий приказ, как начались неприятности: Полемей вернулся на ют, как обычно грузно протопав по судну, и подошел к Менедему.

— Как ты посмел поставить там человека, чтобы тот шпионил за моей женой? — вопросил он.

— Что? — Менедем сперва даже не сообразил, о чем говорит македонец. Потом до него дошло, и он пожалел, что понял, о чем речь. — О почтеннейший, я послал туда Аристида, чтобы он высматривал скалы и острова, а не женщин. Видимость полетела к воронам при таком дожде. Не видеть препятствия, пока я не врежусь в него? Нет уж, благодарю покорно.

— Ты должен был обговорить это со мной, — заявил Полемей, глядя на Менедема сверху вниз поверх длинного кривого носа. — С такой работой мог бы отлично справиться один из моих воинов.

Менедем покачал головой.

— Нет. Во-первых, у Аристида самые острые глаза, которые я когда-либо встречал. Во-вторых, он моряк. Он знает, чему положено быть на воде, а чему не положено. Твои телохранители — гоплиты. Они отлично справляются на суше, но не здесь. Море — не их стихия.

Полемей медленно побагровел: краска залила его шею, потом лицо. Менедем гадал, как давно этому человеку в последний раз говорили «нет».

Племянник Антигона положил руку на эфес меча.

— Малыш, ты будешь делать так, как я сказал, — прорычал он. — Иначе пойдешь на корм рыбам.

Не успел Менедем вспылить, как Соклей заговорил спокойным, рассудительным голосом:

— Ну подумай, почтеннейший. Отвергая в скверную погоду услуги лучшего впередсмотрящего, ты подвергаешь опасности судно, свою жену и себя самого. Разве это мудрое решение?

Полемей снова побагровел.

— Я велю этому остроглазому сыну шлюхи смотреть на море, а не на чужих жен, — сказал он и затопал обратно на бак.

— Спасибо, — тихо проговорил Менедем.

— Не за что, — ответил его двоюродный брат. — Я вообще-то беспокоился не только о Полемее, но и о своей собственной жизни тоже.

Его плечи задрожали, и Менедем понял, что Соклей с трудом сдерживает смех.

— А если уж он решил приказать морякам не заглядываться на чужих жен, то мог бы начать с тебя.

Менедем уставился на Соклея с притворной — или почти с притворной — яростью.

— Эринии тебя забери, я знал, что ты так скажешь.

— Ты собираешься заявить, что я ошибаюсь?