Череп со стрелой
Шрифт:
«Век шестнадцатый! — наудачу определил Сашка. — М-да, дрова им явно не рубили!»
Брать с собой топорик берсерка он не стал, но и бросать его в снегу было жаль, все-таки завидный трофей, и, приметив место, Сашка сунул его под сосновые корни, забросав раскисшими листьями и поверх листьев снегом.
Сашку била дрожь. Он понимал, что спасся чудом. Фиа наклонилась, трогая пальцем шнурки, превратившиеся в куски льда.
— Нам далеко идти? А то у меня ноги мокрые, — сказала она.
Сашка хорошо представлял себе местность. Вот шоссе с разделительным газоном. Вот бензоколонка. Вот ответвление дороги к Копытово.
— Не очень. Километров восемь… от силы девять…
— Ско-олько?
— А что, много?
— Для шныра, может, и мало. А для нормального человека — вешалка! — заявила Фиа.
— Может, тебе вернуться? — предложил Сашка.
Фиа упрямо мотнула головой:
— Нет! Ты меня когда-то спас, и я тебя не оставлю!
— Это был пустяк.
— Прошли годы. Пустяк вырос и стал большой услугой! — решительно сказала Фиа.
Они вышли к болотцу под насыпью и удачно переправились через него по старым шинам, которые кто-то набросал цепочкой от самого шоссе. Луна скрылась за тучами, и это было кстати. Иначе их легко обнаружили бы с гиел. В темноте они медленно тащились вдоль шоссе. Временами ночь вспарывали фары. Сашка и Фиа шли мимо строительных вагончиков, окруженных сцепленными дорожными барьерами. Вагончики охранял покрытый сосульками пес. Рядом с ним на веревке висела телогрейка и, точно приглашая, махала рукавами.
Раньше, чем Сашка успел понять, что Фиа задумала, она перемахнула ограду и бесстрашно подошла к псу. Тот зарычал, но она успокаивающе поговорила с ним и, не имея с собой никакой еды, предложила ему снег из ладони. Пес понюхал снег, вежливо прихватил его молодыми зубами, уронил и отошел в сторону.
Фиа сдернула с веревки телогрейку и вернулась к Сашке:
— Надевай!
— Зачем?
— Не собираешься же ты идти в Копытово в шныровской куртке? Тебя сразу убьют!
Сашка послушно натянул телогрейку поверх куртки. К счастью, размер позволил.
— Я теперь как истукан. И не повернусь толком, — пожаловался он.
Фиа улыбнулась. Она только что похитила ватные штаны, висевшие там же, где и телогрейка, и теперь надевала их.
— Ну мы и красавцы! Лесной человек и его жена идут покупать две по ноль пять! — сказала она.
— Почему «лесной человек»?
— Вот она, мужская логика! Каждый слышит свое. Девушка спросила бы: «Почему жена?» А пьяница: «А почему только две»? Ну, идем!
Примерно через километр очередные фары, выхватившие их из темноты, замедлились. Остановившаяся машина просигналила. Сашка с Фиа осторожно приблизились. Из машины на них смотрело круглое улыбающееся лицо.
— Куда?
Сашка с Фиа переглянулись, совещаясь. На ведьмаря обладатель круглого лица походил мало. Просто дядечка, спешащий сделать доброе дело и заработать на небе пару очков.
— В Копытово.
— Это где?
— От развилки направо. Километра три вам лишних, — ответил Сашка.
Дядечка взвесил доброе дело и три лишних километра, и доброе дело перевесило. Правда, на его лице все же отразилось некое сомнение, и Сашка понял, что если бы километров было пять, то они легко могли бы оказаться тяжелее доброго дела.
— Ну садитесь! Осторожно, у меня там сзади продукты!
От развилки до Копытово
— Нам сюда! — Сашка показал на писательский дом, куда Вовчик с Оксой водили ослика Фантома. Им было, конечно, дальше, но высаживаться на автобусной площади Сашка не рискнул. Машина остановилась.
— Спасибо вам огромное! — сказал Сашка, проверяя, нет ли поблизости ведьмарей.
— Ну, вылезайте, что ли, раз приехали! Мрачное какое-то это ваше Копытово! Люди странные слоняются… — сочувственно сказал дядечка и искоса взглянул на спидометр, проверяя километраж своего доброго дела.
Глава девятнадцатая
Кузня первошныров
Погани бо, Закона Божия не ведуще, не убивают единоверних своих, не ограбляют, не обадят, не поклеплют, не украдут, не зарятся чужого; всяк поганый своего брата не продаст; но кого в них постигнет беда, то искупят его и на промысл дадут ему… а мы творимся, вернии, во имя Божие крещены есмы и заповеди его слышащее, всегда неправды есмы исполнены и зависти, немилосердья; братью свою ограбляем, убиваем, в погань продаем; обадами, завистью, аще бы можно снели друг друга, но вся Бог боронит…
Ночью Сашка сделал пару попыток пробраться к старому бараку, но натыкался на патрули берсерков. Под конец он окончательно продрог и вернулся туда, где оставил Фиа. Она сидела в подъезде у батареи, и на ее лице было блаженство.
— Я же говорила: не получится. Иди грейся! — сказала она.
Сашка прижался к батарее и закрыл глаза. Вскоре где-то рядом хлопнула дверь и мимо них, шаркая тапочками, прошел немолодой мужчина, стриженный ежиком, с морской наколкой на плече.
— Ты ли это, Александер? — сказал он, щурясь на Сашку и ничуть не удивляясь, что тот сидит на полу. — А меня вот за чайником послали. И где осел?
— Нет осла, — ответил Сашка, удивляясь, что его узнали. Потом вспомнил, что однажды, когда Вовчик вывихнул ногу, он приводил сюда Фантома.
Посланный за чайником укоризненно цокнул языком:
— Гром и ужас! Все ждут вдохновения, а он без осла! Народ тебе не простит!
— В следующий раз буду с ослом, — пообещал Сашка.
— Ловлю на слове! — Поднявшись ступенек на пять, мужчина обернулся и виновато сказал: — В гости не приглашаю! Там понаехали сценаристы-сериальщики и залегли на кухне спать. В коридоре тоже двое дрыхнут, но это прозаики, народ привычный. Ботинок под щеку, половичком укрылись — и в гости к Морфею!
— Да ерунда, мы и тут посидим! — сказал Сашка, после чего морская наколка успокоенно удалилась.
— Кто это? — шепотом спросила Фиа.
— Драматург. Для театра пишет.
— И хорошо пишет?
Сашка ответил, что не знает, не читал.
— А что за ослик?
Сашка объяснил. Попутно он представил, что бы случилось, если бы Фиа погладила ослика. Ее и так зашкаливает от фантазий, а уж с Фантомом-то…
— Нет! Я бы от него на сто шагов отбежала. Мне и своего воображения хватает! — резко оборвала его Фиа.