Черепашки-ниндзя и Баркулаб фон Гарт
Шрифт:
Оба молчали, говорить не хотелось. Но и тот, и другой думали о Томе Касте. Каждый по-своему, разумеется. Наконец Круз не выдержал:
– В сущности, Том Каст всего-навсего жалкий паяц! – сказал он враждебно. – Или шут, все равно!… Даже певица это поняла.
– Певица просто предпочла его другим, – сдержанно отозвался Джон.
– А я было подумал, что ты и организовал все это жульничество!
– Ты с ума сошел! – Джон, похоже, обиделся. – Я не сводник!
– Тогда почему же?
– Откуда я знаю? Может, догадалась, что сердце у него доброе
– Глупости! – оборвал доктор Круз. – У этого старого скрюченного эгоиста! Догадалась, что бумажник у него полный, вот о чем она догадалась! А он, как и положено старому дураку, клюнул на эту удочку.
Джон Смитли помолчал немного, потом неохотно, с видимым усилием, проговорил:
– Ты, похоже, слегка возненавидел его сегодня…
– Я?! – удивленно взглянул на него Круз. – Это чувство мне вообще незнакомо.
– Нет, ты его возненавидел! Хотя и сам этого не сознаешь. В конце концов, ничего плохого тут нет.
– За что же я могу его ненавидеть?
Джон Смитли усмехнулся, правда, довольно криво:
– Сейчас я тебя ошарашу. По-моему, ты ему просто завидуешь.
Действительно, ошарашил. Круз был поражен, что слова подействовали на него так болезненно. Ненависть, от которой он еще минуту назад столь решительно отрекся, пронзила его, словно внезапное головокружение. Но что такое ненависть – он не понял, и никогда потом не мог вспомнить этого тяжелого ощущения.
– Завидую? Ему? – нервно переспросил он. – Чему же это? Его красоте? Инфантильному его разуму? Или, может, его маниакальным теориям?
– Я могу сказать, чему ты завидуешь, – спокойно ответил Джон. – Тому, что он моложе!… Что он намного нормальней и естественней нас с тобой. И к тому же умеет веселиться. Теперь ты согласен?
– Да, ты, видимо, здорово выпил сегодня! Неужели не понимаешь, что над ним просто смеялись?
– Они просто радовались вместе с ним…
– Ты и вправду пьян, – убежденно заявил Круз. – Я уже было думал, что с тех пор ты протрезвел, но нет!
– Пусть так. Что из того?
– Как, что? Значит, ты невменяемый! Со мной так было однажды. Я даже не знал, что делаю. Джон рассмеялся.
– Ты и сейчас того не знаешь. Сам себя не можешь никак понять.
– Не так уж трудно… Я, конечно, не светило мировой науки, как Том Каст… Но и не такой дурак, как он. Все, что я делаю, по меньшей мере необходимо.
Джон долго молчал, потом, собравшись духом, быстро заговорил:
– Нет. Все, что ты делаешь, абсолютно бесполезно. И для людей, и для тебя самого! Сначала Круз просто не понял его:
– Как это? А моя работа?
– Какая там работа! – с досадой отозвался Джон. – Разве ты способен понять разницу между работой и настоящим творчеством?
Действительно, разницы для Круза не было. И, не зная, что ответить, он просто замолчал, смутно догадываясь, что Джон Смитли на этом не остановится. Так оно и оказалось.
– Думаешь, решить какую-нибудь задачу и в самом деле работа, достойная человека? – заговорил он. – Компьютеры делают
Человек должен уметь поставить задачу. Или создать теорию. Или открыть истину. Все равно какую, лишь бы другим ранее она была неведома. Ты этого не делаешь. И даже не сознаешь, что с бешеной скоростью крутишься вхолостую, как колесо без трансмиссии.
Он замолк.
Темное веко облака приподнялось, показался красноватый глаз луны.
Доктор Круз выпрямился у балюстрады, белый и неподвижный, как статуя.
– Тогда почему меня держат на работе? – спросил он. – Да еще предлагают возглавить новую клинику…
– Ты для них всего лишь эксперимент, – холодно отозвался Джон. – Морская свинка, подопытная собачка. Впрочем, так же, как и другие люди для тебя… Опыт начался и должен быть доведен до конца. Хотя всем уже давным-давно ясно, что толку от него никакого.
Круз глубоко вздохнул.
– Так… Теперь и мне ясно, что ты меня ненавидишь, – сказал он совершенно спокойно. – И все это – из-за такого болвана, из-за Тома Каста. Я и раньше подозревал, что ты разделяешь его полоумную теорию об энтропии человеческих обществ.
– Конечно, разделяю! – внезапно взорвался Джон Смитли. – Вернее, не совсем. Но рядом с тобой мне хочется поверить в нее до конца. И знаешь, из-за чего? Из-за твоей бесчувственности, самоуверенности, из-за пустой самонадеянности твоего еще более пустого ума.
– Каст – старая тряпка! – не выдержал Круз. – Лучше умереть, чем быть похожим на него!
– Нет, мой дорогой Круз! Ты не можешь ни на кого быть похожим… Но будет ужасно, если другие станут походить на тебя. А так ты безвреден. И даже порой чем-то мне симпатичен. Но только жаль мне тебя. Я, верно, единственный человек в мире, который тебя жалеет. И все же, если бы я мог, я бы тебя уничтожил…
– Почему же ты этого не сделаешь?
– Потому, что я – человек! – яростно заорал Джон. – Потому, что у меня есть совесть!
– А у меня-нет!…
В какую-то долю секунды он вскинул Джона Смитли над головой с такой легкостью, словно тот был не человек, а полый внутри портновский манекен, и с силой швырнул его в бездну.
Джон не издал ни звука, будто испустил дух еще в руках Круза. Нет, нет, он был жив. Тело его жалко и беспомощно дернулось, словно хотело уцепиться за что-то невидимое, потом он исчез…
Доктор Круз так и остался стоять у балюстрады, выпрямившись, вскинув вверх руки. Ему казалось, что прошла целая вечность, пока не послышался глухой удар о скалы. Мертвая, белая, неожиданная молния пронзила его душу, рассекла ее, словно ударом сабли. И в этом ослепительном свете он на мгновение увидел себя. Голого, изнуренного, с отчаянно вскинутыми к небу руками. Берег был крутой, каменистый, мимо него стремительно неслась страшная черная вода – не просто вода, а стихия, волоча громадные, вырванные с корнями деревья. Корни эти торчали и извивались среди волн, словно руки утопленников. Потом небо снова ослепительно вспыхнуло, все исчезло.