Через бури
Шрифт:
— И Наташа все выбросилa, чтобы освободить место для раненных в Бородинском сражении. Во, девка была! — увлеченно пересказывал Олежек.
— Не девка, а графинюшка. А девки у нее в услужении были, — назидательно поправила мать.
— А теперь здесь Союз писателей СССР.
— А ты все еще не вступил в него? — спросила Инна.
— Не до того теперь. Да и не могу я военным корреспондентом стать. На мне институт, батальон и фронтовые испытания. Вот после Победы. Кстати, я так назвал свои концерт.
— Услышим.
— А
— Это клуб писателей, где я попал в неловкое положение, оказавшись в ресторане без денег и с порванным коленом на военных брюках, а на столе заказанные дамой блюда.
— Где ж ты провел ночь в драных штанах? В милиции или… у нее? — опять съехидничала жена.
Год назад Агния Александровна, ровесница матери Званцева, позвонила ему в кабинет главного инженера института, представилась женой советского посла в Англии Майского. Попросила от его имени конфиденциальной встречи с ней в клубе писателей и предложила выслать за ним машину.
В полном недоумении он пообещал сам заехать за ней и проявил себя глупейшим образом, не подумав о последствиях своего шага.
Будучи командиром батальона при институте, он был на казенном довольствии, нигде не бывал, жил один без семьи, еще не вернувшейся из эвакуации, ходил всегда в военной форме. А утром порвал в цехе колено. Его ординарец Ваня Смирнов (вместо секретарши) в штопке понимал не больше своего военинженера, а тот и забыл об этом. У Званцева не было трат, и он не имел при себе денег. Беда, что осознал он все это, подвозя свою шикарную даму к вычурному подъезду особняка клуба писателей на Поварской.
Они уселись рядом с огромным горящим камином в Дубовом зале у причудливой винтовой лестницы, откуда, как бытовало здесь предание, якобы упал император Александр III. Военинженер небрежно положил одну ногу на другую, чтобы скрыть позорную дыру, а меняя позу тотчас прикрывал ладонью свое компрометирующее колено. Он сразу узнал эту красивую женщину, бывшую жену колчаковского министра Ляховицкого. «Очевидно, — подумал он, — она как-то сумела выйти замуж за нашего посла в Англии Майского». Но чем мог Званцев заинтересовать ее? Вдруг узнала в бородатом офицере ипподромного мальчика и хочет сохранить в тайне прежнее замужество?
Первые ее слова ошарашили Званцева.
— Не передать вам, как мы с Иваном Михайловичем добирались сюда…
«Так ведь и того звали Иваном Михайловичем!» — мелькнуло в мозгу военинженера.
— Но товарищ Сталин непреклонен в своих решениях. И мой муж все-таки прибыл на важное совещание, как являлся он в Совет министров в Омске или по вызову Колчака.
— Как? Один и тот же Иван Михайлович?
— Конечно, — мило улыбнулась Агния Александровна. — Майский — это партийное имя коммуниста Ляховицкого.
— Ах, вот как!
Званцев чуть было не сказал: «Там, на ипподроме…» Но нет! Она не узнала того реалиста в чужой куртке
— А у вас здесь шикарно и очень вкусно пахнет.
— При Дубовом зале — маленький ресторанчик, — промямлил Званцев.
— Обожаю маленькие ресторанчики. В них так уютно, и отлично кормят. Может быть, ваш не хуже парижских? Проводите? — попросила она.
Свободной рукой, не защищавшей драное колено, Званцев еще раз обшарил карманы гимнастерки и опять нащупал лишь жесткие корочки военного удостоверения, побывавшего в водах Керченского пролива и обсыхавшего на таманском берегу. И ни единого рубля. И ни единого знакомого, чтобы занять…
Военинженер усаживался с гостьей за свободный столик, как на жесткое ложе гильотины. Белый кружевной убор официантки представлялся ему колпаком на голове палача, вручавшего безжалостной, разодетой помощнице орудие пытки — меню.
«Режьте меня на телячью или свинячью отбивную или шашлык из тупого барана!» — гневно думал о себе Званцев, кусая губы.
— Что будем пить, дружок мой?
— Я никогда ничего не пью и не курю. Мы с братом такую клятву кровью подписали еще в детстве.
— Это надо уважать. А мне цинандали! Его товарищ Сталин любит, — и, передав заказ, она понизила голос. — Мне поручено уговорить вас помочь Ивану Михайловичу в создании приключенческой книги о кругосветном путешествии, какое нам с ним предстоит проделать на обратном пути в Лондон. Вторично прямиком, по теории вероятности, нам не добраться.
Званцеву по той же теории вероятности выхода из Дубового зала не было, и он пробурчал:
— «Вокруг света в восемьдесят дней»! Так это не ко мне, а к Жюлю Верну.
— Кто это вспоминает моего любимого писателя? — послышался близкий раскатистый голос. — Говорят о писателе и капитане дальнего плавания на собственной яхте Жюле Верне, друге всех морей и моряков!
Званцев обернулся и увидел огромного, как ему показалось, военного моряка, капитана первого ранга.
— Здравствуйте, дорогой. Присаживайтесь к нам. Это мы вашего любимца вспоминали, — проворковала Майская..
Моряк приложился к ручке Агнии Александровны и с грохотом уселся за стол.
Званцев вскочил и как это положено военным, отрекомендовался старшему по званию:
— Военинженер третьего ранга Александр Званцев!
— Да ты садись, Саша, садись, — предложил моряк, громко крикнув: — Нюрочка, родная! Водки во спасение, и в приложение — все мое любимое! Посвети нам, солнышко!
Официантка знала, что принести и, кроме графина, появилась на столе и севрюга, и осетрина, и балык…
— Слышали? — начала Майская. — Народный комиссар просвещения роман «Пылающий остров» назвал таким же явлением, как «Хмурое утро».