Через бури
Шрифт:
— Небось, впервой на такой каталке едешь, удалец? — спросил пожилой уралец со сморщенным от жара, в мелких морщинах лицом, казалось, прокопченым.
— Я на студенческую практику к вам.
— Ежели сталь варить, иди ко мне в подсобные.
— Нет, я механик.
— Механик — подмога нужная. Особливо «шаржир-машине». Она шихту, точно подобранную по подсказке экспресс-лаборатории на жидкий металл в мартене кладет. Ей заслонку па окне печи подручные подымут, машинист ейный лоток сунет в самый жар — и перевернет. Вроде бабы с ухватом, что чугунки в русскую печь ставит. Только мы не щи да кашу варим, а лучшие в мире,
— Я знаю вашу машину. У меня такой курсовой проект был. Самым трудным считался.
— Значить, подходящий нам парень, коль за самое трудное берется. Не хочешь ли прогуляться со мной?
— Что? Здесь остановка?
— Пошто остановка? Паровозику нашему лишь бы до Шишки без остановки дотянуть. Мелководье значить. Будь ты барышня — на руках перенес бы. А теперича оба босыми на тот берег переправимся, обуемся и горушку лесочком, как молодуху, возьмем и прямо к реченьке нашей Белой выйдем. Снова на перекате бурлит, родимая. Затем опять разуемся и во второй раз войдем в энту самую водичку, в какую уже впервой входили. Пока мы горушку переваливаем, вода по длинной петле горку ту обтекает, а наш паровоз рядышком объезжает. Обувку в руках держим, по приступочкам в свой вагончик войдем и на своей лавочке, как на парад, оденемся, а воздуху горного сколько в себе принесем — измерить некому. Так что два раза в одну воду войдем, а говорят — нельзя! Пошли, што ли?
И Званцев соскочив на ходу, попытался с новым приятелем опровергнуть древнюю мудрость. И опроверг, не подозревая, что зимой речка на мелководьях с людьми сочтется.
От вокзала со странным названием «Шишка», близ будущего сталепроволочного завода, до управления Белорецкого комбината идти примерно столько же, сколько пришлось проделать Званцеву в Томске с тачкой. Теперь он шагал налегке, с твердым намерением проявить себя и законтрактоваться.
Три последних года в Томске показали Саше Званцеву изнанку семейной студенческой жизни. На следующий год после родов Татьяна приехала в Томск продолжить учебу. Но не одна, а с крошечной дочкой и своей матерью Марией Кондратьевной. Теща и вела дом, изощряясь в укорах.
— Татьяна, — обычно звала оно, — бери своего Шурика за ручку. Стол сервирован семенным серебром, как у князей Волконских.
— На первое — утонченная княжеская уха из щучьей чешуи? — пошутил Саша, разглядывая гнутую алюминиевую ложку.
— По Сеньке и шапка. Каков у купчика бюджет, таков семье его обед.
— Вы же знаете, что родители мои давно уже не купцы и высылают мне тридцать рублей в месяц, с трудом их зарабатывая.
Вбежала трехлетняя девчушка с бантом в волосах и поставила на стол пластилиновую вазочку с цветочком.
— Вспоминаю, что у счастливцев в Барнауле на столе всегда букет роз стоял, — вздохнула Таня.
— И у тебя стоять будет. Вот пойду в мае в шахматный клуб и наломаю черемухи у Кузьмича. Его императорское величество не обидится.
— Что же, мне мая ждать? — возмутилась Таня.
— Все у вас ненастоящее: почивший царь в лачуге, горькая черемуха вместо нежных роз, клуб без буфета и карт. Иной помещик из клуба с таким выигрышем возвращался, что ювелира вызывал, бриллиантовое украшение жене поднести.
— Или все фамильные драгоценности заложить в уплату карточного долга. Если я сегодня выиграю, то цены тому не будет.
— Пари? И на большую сумму? — оживилась теща.
— Нет. Я просто стану чемпионом томских вузов.
— Велико богатство! — вроде твоей
— Но вы же обе корите меня, что приработка не имею. Как же я мог отказаться от значительного, по моим масштабам, увеличения нашего бюджета?
— Поди, и сосчитал во сколько раз! Тут ты мастак. Ты бы, зятек, какую-либо счетную работу на дом брал, вместо того чтобы, в шахматную доску уткнувшись, сидеть. Ребенок растет, одевать надо, а жена твоя, как в девичестве шинель таскала, так и теперь за солдата сходит. Стыдно мне, перед твоими же друзьями-соседями по комнате, вынужденными выслушивать наши семейные перепалки.
Но в этот день дверь отворилась, и в комнату вошел, озаряя ее солнечной улыбкой, неуклюжий, но крепкий молодой человек. Это был друг и соратник Званцева по шахматным композициям, один из сильнейших шахматистов Томска, будущий геолог Леня Староверов.
— Говорят, незванный го-о-сть — хуже тат-тарина, — заикаясь, произнес с веселой нотой в голосе и развернул газету «Советская Сибирь».
Казалось, что его светлые волосы, голубые глаза и складки выразительных губ — все в нем улыбалось.
— Обедает-те? А я вам сладкое принес.
— Мороженое! — в восторге воскликнула маленькая Нина. — Где оно, дядя Леня?
— Оно скорее прот-тивоморозное… — загадочно улыбнулся дядя Леня и, подняв газету за уголки листа, провозгласил: — Позд-дравляю! На первом Всесибирском конкурсе составления шахматных задач первый и третий призы по двухходовкам п-присуждены Александ-дру Званцеву (Томск). Ура! Можешь заказать себе шахмат-ты из мамонт-товой кости.
— Нет уж, лучше пальто на меху. Или колье? — вставил Саша.
— Боюсь, на бриллиантовое не хватит, — вмешалась Катя. — Я для Тани шубку давно присмотрела. Прелесть!
— За шахматы — и такие деньги! — всплеснула руками теща.
— И д-даже довольно большие! — с улыбкой заверил Леня.
Катя с присущей ей энергией снова взялась за решение бытовых проблем. Сняла в татарской слободе ниже Университетского сада две смежные комнаты. Правда, вход был через полную чада кухню. В первой, более просторной, поселились Шурик с Таней, тещей и маленькой Ниной. В меньшей — Дубакины, закрывая плотно дверь от шума соседей. В то же время Катя была рядом с сестрой, матерью и малышкой, в которой души не чаяла.
Когда, оставив дома мужа Васю, приходила Нина, занятия учебной квадриги возобновлялись в комнате Дубакиных.
Званцев не желал уходить на курс вперед от жены, чтобы не попасть по распределению в разные места. Зарылся совсем в другие книги и стал уделять больше внимания шахматам, сдавал только самые необходимые зачеты, зато задумываемые им курсовые проекты заинтересовывали его профессоров. В итоге, с одной стороны, он был выдвинут на заводскую стипендию в сто двадцать пять рублей, с контрактацией стипендиата на работу инженером завода. В специалистах ныне острая нужда. С другой стороны, к последней практике Саша стал чемпионом томских вузов, с присуждением ему второй всесоюзной категории, и заметным шахматным композитором, купив на полученные призы жене меховое пальто. Все надежды возлагал он теперь на промышленную стипендию с заключением контракта. Другой человек на его месте поехал бы с этой целью в Надеждинск, где его уже знали, другой, но не Саша Званцев. Он рвался на юг Урала, где живы демидовские традиции и уже звучит последнее слово сталепроволочной техники.