Через кладбище
Шрифт:
– Знаю, - еще раз заставил себя улыбнуться Михась.
– Тогда начнем работать. Не будем терять время. Пойдем, я покажу тебе, какое я сделал изобретение. Это, ты понимаешь, я в шутку говорю изобретение. Пустяки. Но все-таки теперь у нас дело пойдет скорее...
Василий Егорович быстро ломиком разобрал в сторожке половину пола и ловко сложил доску на доску.
Под полом оказалась довольно глубокая яма. В ней - чугунный котел на кирпичной кладке. Это - по сути дела - горно. И рядом небольшое поддувало с деревянной подножкой.
– Видал?
– засмеялся Василий Егорович. И сию же минуту
До этого он не кашлял долго. Кашель сейчас был протяжный, со стоном. Василий Егорович почти лег на котел.
Михась стоял перед ним на неразобранном полу у верстака и не знал, что предпринять.
Наконец он увидел в темном углу большой ушат с водой и ковшик на ушате.
– Попейте, Василий Егорович.
– Не надо, - отстранил его руку Бугреев.
– От воды, пожалуй, будет хуже. Сейчас пройдет. Откручивай пока головки, как прошлый раз делали. Помнишь? Только осторожно. Чтобы не стукнуть головку. Чтобы головки не подавались вовнутрь. Ну, ты сам знаешь. Не торопись...
Михась легонько зажал снаряд в больших тисках.
– Нет, подожди, - высунул голову из ямы Бугреев.
– Возьми вон то ведро и подавай мне сюда воду.
Они до половины наполнили котел водой. Бугреев стал разводить огонь под котлом. А Михась снова занялся снарядом.
То ли головка попалась какая-то упорная, то ли старые тиски плохо держали, но Михась долго возился - не мог открутить головку.
– Ну, давай. Что ты там ковыряешься?
– подал голос из ямы Бугреев. Он уже легонько помогал огню поддувалом, нажимал на подножку. Дым почти незаметно уходил под железный шатер и в трубу.
– Не получается что-то, Василий Егорыч. Давить очень сильно не хочу.
– И не надо давить. Осторожно. Погоди, погоди. Ключ-то как держишь?
Василий Егорович вылез из ямы. Раскрутил тиски. Обмотал снаряд паклей. Опять зажал в тисках.
Головка отвернулась мгновенно.
– Отвыкаешь работать. Не успел еще привыкнуть, а уже отвыкаешь. Не твоя вина, - потрепал он Михася шершавой ладонью по волосам.
– Эх, как зарос! Подстричься бы надо. После подстригу тебя. У меня своя машинка для стрижки. И сними стеганку, здесь не холодно. Огонь горит. Смотри, как горит. По нашей воле и желанию. А то жди, как раньше, когда вода согреется на костре. И главное - шито-крыто. В случае чего - туши и закрывай пол досками, чтобы никаких знаков препинания не было. Вся секретная фабрика под землей...
Он вдруг повеселел, как в былые времена, когда Михась учился у него.
Даже странным казалось, что он только что надсадно кашлял, будто умирающий.
Для Михася он снова был учителем, не сердитым, не строгим, даже ласковым, но таким, который невольно внушает свое превосходство ученику.
– Теперь смотри сюда. Эти головки открутишь и побоку их - вон туда, за склеп, в яму. И стаканы от снарядов - туда же. Потом присыпем эту яму. Чтобы не было никаких следов, в случае чего. Понятно?
– Полностью, - повеселел и Михась. Он откручивал одну головку за другой.
– Конечно, это пойдет у нас теперь скорее, чем раньше. Но, откровенно тебе скажу, это будет немножечко опаснее. Вот так, - поднял брови Василий Егорович.
– Это надо иметь в виду. Скорость - дело хорошее. Но за скорость и на железной дороге
– как бы это сказать?
– той самой черты, за которой начинается, так сказать, опасность. Я смотрел в старых справочниках. Мало что полезного можно из них выудить. Сказано, при температуре такой-то и такой-то в закрытом сосуде происходит детонация. А как я могу узнать, какая тут температура? Градусника нет. Я могу это только чувствовать, угадывать.
Василий Егорович взял ненужный ему сейчас молоток, подошел к наковальне.
– Ну, ничего, Миша. Ничего. Трусы, как говорится, в карты не играют. Приноровимся...
– Вот только дым опять будет, - вздохнул Михась.
– Дым у вас кашель вызывает.
– Дым? Ну какой тут дым! Ты смотри, как сделано. Дым уходит. Жарко только. Но это уже ничего не поделаешь. Пусть прогорят дрова. Потом будем разогревать на углях.
И пока прогорали дрова, Бугреев, заметно веселый, весело возбужденный, стоял у наковальни и задумчиво постукивал молотком по ее бокам так, что получалась незатейливая мелодия.
– Ничего, ничего, - повторял он, радуясь каким-то мыслям.
– Ничего. Все идет по плану.
Михась, орудуя у тисков, будто пожаловался:
– Некоторые головки очень ржавые...
– Ничего, - снова сказал Бугреев.
– Головки нам сейчас ни к чему. А тол не ржавеет. Засветло еще натопим сколько хочешь. И у меня тут лампа есть, если надо. Ничего. Лишь бы хорошо начать, немножечко приноровиться. Это знаешь как бывает. Если повезет, так и петух яйцо снесет. А не повезет, так курица снесется, да поросенок яйцо съест. Первый раз я это сегодня пробую в этом котле. Ну конечно, немножечко волнуюсь. Но это ничего. Перед горячей работой всегда волнуешься. Ну-ка, клади эти в воду, - кивнул он на снаряды, уже приготовленные Михасем и лежавшие у края ямы.
– Пусть немножечко помокнут. Не так, не спеши. Поближе к желобу клади, чтобы сток был, - объяснял он Михасю, ловко спрыгнувшему в яму.
– Вот теперь хорошо. Вылезай.
Бугреев продолжал постукивать молотком, глядя, как в котле закипает вода.
– Надо бы, пожалуй, еще одну тележку доставить. Но это пусть Ева с Феликсом привезут. За одним теплом сделаем, пока ты здесь. А то как бы мне не расхвораться. Что-то жжет в груди, першит...
– Вам бы, я так думаю, жир бараний надо пить. С медом, - сказал Михась.
– У меня когда грудь болела, я пил. Еще у себя в деревне, до войны.
– До войны, - улыбнулся Василий Егорович.
– До войны я тоже много чего пил и ел. Бараний жир, это верно, не пробовал. Да и ни к чему он мне был. Я на здоровье никогда не обижался. Жил всегда с удовольствием...
– А сейчас вы все-таки попробуйте бараний жир.
– Да где ж я его сейчас возьму? И ты говоришь, еще с медом. Может, еще лучше с сахаром и вареньем?
– Насчет сахара и меда я ничего сказать не могу, - вытер Михась двумя пальцами уголки губ.
– А насчет баранины - это наш командир Казаков, я же вам говорил, прямо приказал мне передать. Мы пошлем вам обязательно хотя бы пару овечек. И еще что-нибудь из продуктов. Он так прямо приказал передать. И у нас, я же говорил, есть человек, который доставит.