Через костры и пытки
Шрифт:
Вольнодумец! Он в ту пору не был им. Он не помышлял о разрыве с иудейской религией. Он просто хотел разобраться, действительно ли в еврейских общинах последовательно соблюдаются законы божьи, или люди нарушают их. Не против своей веры, а, наоборот, за чистоту веры выступал Уриэль Дакоста.
Естественно, самое простое было не докапываться до истины, а махнуть на все рукой и беспрекословно выполнять то, что требуют раввины. Но Уриэль Дакоста стремился осмыслить все, с чем ему довелось встречаться в жизни. И он не успокоился до тех пор, пока не высказал своих соображений относительно искажений древних традиций в иудейских общинах Амстердама.
Свои мысли он
Известия, которые он вскоре получил из Гамбурга и Венеции, повергли его в уныние. «Тезисы» Дакосты были объявлены крайне вредными и преданы анафеме.
Может быть, он все-таки ошибается? Надо еще и еще проверить себя. Он вновь садится за богословскую литературу, вновь и вновь штудирует «священные» книги.
О, как бы он был счастлив, если бы узнал, что действительно ошибся. Однако этого не произошло. Чем больше углублялся Уриэль Дакоста в самые сокровенные премудрости иудейской религии, тем больше возникало у него сомнений.
Он знакомится с учением о бессмертии души, и у него начинает зарождаться сомнение в правильности этого учения. Он ищет оправдание своему сомнению в Библии и находит его. В самом деле, в Библии, оказывается, нигде не говорится о бессмертии души. А между тем и иудеи и христиане считают Библию творением божьим. Но если бог сам не упомянул нигде о бессмертии души, то, значит, это придумали позднейшие толкователи «священной» литературы? Он все отчетливее понимает, что авторство книг, которые почитаются как богодухновенные, на самом деле принадлежит не богу, а людям.
Ему и в голову не приходит, что отрицать бессмертие души равносильно тому, что подрубить опору, на которой покоится религия. Нет бессмертия души, значит, нет загробной жизни, загробного воздаяния, нет рая и ада. Но если так, то рушится и религиозное учение о необходимости смирения и терпения в этой жизни ради вечной жизни, божественного воздаяния на том свете. Рушится религиозное учение, и утверждается другое — о том, что человек рожден для счастья на земле, что именно в этом мире он должен добиваться благополучия, бороться за лучшую жизнь, а не уповать на милости с неба.
Кто знает, как бы все обернулось, если бы не совершенно неожиданные обстоятельства, не позволившие Дакосте закончить трактат «О смертности души человеческой», в котором он решил строго логично и аргументированно изложить свои взгляды, доказать свою правоту.
Однажды тетрадь, в которую он записывал свои мысли, похитили. Кто это сделал, установить не удалось. Но есть предположение, что похитил тетрадь двоюродный брат Уриэля Иоахим, люто ненавидевший Дакосту. Тетрадь Уриэля Дакосты была передана в общину.
Можно себе представить, какой ужас охватил раввинов, когда они читали рукопись. Подумать только, добропорядочный член общины вдруг высказывает мысли, которые под стать самому закоренелому еретику! Что тут делать? Только одно: вырвать эту ересь с корнем и как можно быстрее.
В мае 1623 года раввины еврейской общины в Амстердаме вызвали автора кощунственного писания на допрос в синагогу Бет-Яков. Ему предъявили тетрадь, которую он считал утерянной, и потребовали объяснений.
Ну что ж, если предстояло открыто высказаться обо всех своих сомнениях, он должен был ответить достойно. Да, он, Уриэль Дакоста, отрицает бессмертие души. Душа смертна, как и тело. Учение о бессмертии души не имеет под собой никакой почвы.
Раввины переглядываются между собой, пожимают плечами. Какая дерзость! Он требует, чтобы судьи предъявили какие-то доказательства, будто не он, а они держат перед ним ответ. Бессмертие души — принцип веры отцов, иудейской веры. Дерзкий еретик поднимает руку на этот священный принцип.
Уриэль Дакоста держится с достоинством. Да, заявляет он, в той самой тетради, которая лежит на столе почтенных судей, ведущих этот допрос, в тетради, попавшей в их руки, утверждается, что душа смертна. Но там не только утверждения, но и доказательства, логические доказательства. Чтобы доказать иное, надо опровергнуть эти аргументы. Вот один из них: как известно, никто не возвращался из царства мертвых, никто, следовательно, не может с уверенностью сказать, что оно существует. Если душа была бы бессмертной, то неужели господь, как заявил один итальянский мыслитель, не вернул бы одну из них в этот мир, чтобы доказать сомневающимся, как они неправы?
Раввины вновь переглядываются. Чем могут ответить они на эти слова, кроме ругани в адрес нечестивца: «Хулитель веры, безбожник, еретик!»
Судьи требуют от Уриэля Дакосты, чтобы он отрекся от своих кощунственных суждений, раскаялся. Но Дакоста решительно заявляет, что его утверждения — плод долгих раздумий, результат его мыслительной деятельности. Разве религия иудеев запрещает людям мыслить? Может быть, почтенные судьи укажут, в каком из законов говорится об этом?
Требования судей сменяются попытками убедить Дакосту в том, что он поступает опрометчиво, ибо идет на прямой конфликт с общиной. Знает ли Дакоста, что это сулит ему? Это сулит отлучение от синагоги, всеобщее презрение окружающих, одиночество, ибо никто не посмеет общаться с еретиком, отлученным от синагоги. Пусть он подумает, что ждет его впереди, и решит, стоит ли менять свое благополучие и покой на те неприятности, с которыми ему доведется столкнуться.
Судьи ждут ответа. Ждут, что он одумается. Он же трезво мыслящий человек и должен все хорошо понимать. Ну, Уриэль Дакоста? Какое решение ты принял?
Дакоста непоколебим. Он не может кривить душой, не может изменить убеждениям.
Терпение раввинов оказалось исчерпанным, их решение было единодушным: предать дерзкого нечестивца анафеме, отлучить его от церкви.
Несколько дней спустя при большом стечении народа в синагоге Бет-Яков был оглашен приговор отступнику и еретику Уриэлю Дакосте. Приговор раввинов заканчивался словами: «…изгнать его как человека, который уже отлучен и проклят законом божьим, чтобы никто с ним не разговаривал, кто бы то ни был, — ни мужчина, ни женщина, ни родственник, ни чужой, никто не выказывал бы ему расположения и не был бы с ним в сношениях под страхом подвергнуться такому же отлучению и быть изгнанным из нашей общины». А его братьям с полным уважением было предписано отделиться от него в течение восьми дней…
Стоял май. В садах Амстердама расцветали тюльпаны. Пестрым разноцветьем манили к себе залитые солнцем газоны на набережных каналов. На улицах резвились дети. Все радовались весне. И только у одного из жителей города не было весны. Когда он появлялся на улице в еврейском квартале, люди переходили на другую сторону. Он слышал повсюду зловещий шепот и оскорбления. Подученная старшими детвора собиралась около его дома и хором выкрикивала оскорбительные слова. В его окна летели камни. Мальчишки осыпали его камнями и на улицах.