Шрифт:
Редьярд Киплинг
ЧЕРЕЗ ОГОНЬ
Полицейский пробирался верхом по Гималайским лесам, под обомшелыми дубами, а за ним трусил его вестовой.
– - Скверное дело, Бхир Сингх, -- сказал полицейский.
– - Где они?
– - Очень скверное дело,-- откликнулся Бхир Сингх.-- Теперь они, конечно, жарятся на огне, но огонь тот пожарче, чем пламя костра из веток хвойного дерева.
– - Будем надеяться, что нет, -- сказал полицейский, -- ведь если позабыть о различиях между расами, это история
Бхир Сингх ничего не знал о Франческе да Римини, поэтому он хранил молчание, пока они не добрались до вырубки угольщиков, где умирающее пламя шептало "уит... уит... уит", шурша и порхая над белым пеплом. Когда этот костер разгорелся, он, наверное, полыхал очень ярко. В Донга-Па, на противоположном склоне долины, люди видели, как огонь трепетал и пылал в ночи, и говорили между собой, что угольщики из Кодру, должно быть, перепились.
Но то были только Сакат Сингх -- сипай сто второго пенджабского туземного пехотного полка, и Атхира -- женщина, и они горели... горели... горели...
Вот как все это случилось; донесение полицейского подтвердит мои слова.
Атхира была женой Маду -- угольщика, одноглазого и злого. Через неделю после свадьбы он отколотил Атхиру толстой палкой. Месяц спустя сипай Сакат Сингх, отпущенный из полка на побывку, проходил по этим местам, направляясь в прохладные горы, и волновал обитателей Кодру рассказами о военной службе и славе и о том, в какой чести он у полковника сахиба-бахадура.
И Дездемона, как Дездемоны всего мира, слушала Отелло, и, слушая, она полюбила.
– - У меня уже есть жена,-- говорил Сакат Сингх,-- но если хорошенько подумать, это неважно. Кроме того, я скоро должен вернуться в полк; нельзя же мне стать дезертиром -- ведь я хочу дослужиться до хавалдара.
Двустишие:
Когда б я чести не любил,
Я меньше бы любил тебя...-
не имеет версии, созданной на Гималаях, но Сакат Сингх был близок к тому, чтобы ее сочинить.
– - Ничего,--говорила Атхира, -- оставайся со мной, а если Маду примется меня бить, отколоти его.
– - Ладно, -- согласился Сакат Сингх и, к восторгу всех угольщиков в Кодру, жестоко избил Маду.
– - Хватит, -- проговорил Сакат Сингх, спихнув Маду под откос.
– - Теперь мы будем спокойны.
Но Маду вскарабкался наверх по травянистому склону и с гневом в глазах бродил вокруг своей избушки.
– - Он забьет меня до смерти, -- говорила Атхира Сакату Сингху.
– - Увези меня.
– - В казармах будет переполох. Жена вырвет мне бороду, но ничего,-отвечал Сакат Сингх.--Я тебя увезу.
В казармах был шумный переполох, Сакату Сингху рвали бороду, и жена Саката Сингха ушла жить к своей матери, забрав с собой детей.
– - Это хорошо, -- сказала Атхира, и Сакат Сингх согласился:
– - Да, это хорошо.
Итак, Маду остался в избушке, из которой была видна вся долина вплоть до Донга-Па, и жил один, но ведь никто спокон веку не сочувствовал таким незадачливым мужьям, как он.
Маду пошел к Джасин-Дадзе, колдуну, хранившему Голову Говорящей Обезьяны.
– - Верни мне мою жену,--сказал Маду.
– - Не смогу, -- отозвался Джасин-Дадзе, -- пока ты не заставишь Сатледж течь вверх, к Донга-Па.
– - Говори дело, -- приказал Маду и взмахнул топором над белой головой Джасин-Дадзе.
– - Отдай все свои деньги деревенским старейшинам, -- молвил Джасин-Дадзе, -- и они созовут совет общины, а совет прикажет твоей жене вернуться.
Итак, Маду отдал все свое состояние, заключавшееся в двадцати семи рупиях, восьми анах, трех пайсах и серебряной цепочке, общинному совету Кодру. А затем предсказания Джасин-Дадзе оправдались.
Брата Атхиры послали в полк Саката Сингха, чтобы призвать Атхиру домой. Сакат Сингх пинками заставил его разок пробежаться вокруг казармы, погом передал хавалдару, который огхлестал его поясным ремнем.
– - Вернись!
– - вопил брат Атхиры.
– - Куда?
– - спросила Атхира.
– - К Маду, -- ответил он.
– - Никогда, -- сказала она.
– - Ну, так Джасин-Дадзе тебя проклянет, и ты засохнешь, как дерево, которое ободрали весной, -- сказал брат Атхиры.
Атхира заснула с мыслями обо всем этом.
Наутро она захворала ревматизмом.
– - Я уже начинаю сохнуть, как дерево, которое ободрали весной,-промолвила она.
– - Это все проклятие Джасин-Дадзе.
И она действительно начала сохнуть, ибо сердце ее высохло от страха, а те, кто верит в проклятия, от проклятий и умирают. Сакату Сингху тоже стало страшно, ибо он любил Атхиру больше жизни.
Прошло два месяца, и вот брат Атхиры уже снова стоял за казармами и визжал:
– - Ага! Ты сохнешь. Вернись!
– - Скажи лучше, что мы вернемся оба, -- проговорил Сакат Сингх.
– - Я вернусь, -- сказала Атхира.
– - Да, но когда же?
– - спросил брат Атхиры.
– - Когда-нибудь рано поутру, -- ответил Сакат Сингх и пошел просить у полковника сахиб-бахадура недельный отпуск.
– - Я сохну, как дерево, которое ободрали весной!--стонала Атхира.
– - Тебе скоро станет лучше, -- говорил Сакат Сингх и наконец рассказал ей о том, что задумал, и оба они тихо рассмеялись, ибо любили друг друга. Но с того часа Атхире стало лучше.
Они уехали вместе; путешествовали в вагоне третьего класса, как полагалось по воинскому уставу, а потом в повозке -- по низким горам и пешком -- по высоким. Атхира вдыхала сосновый запах своих родных гор. влажных Гималайских гор.