Через тернии к звёздам
Шрифт:
Её холодные пальцы стали твёрдыми и неподвижными, а лицо замерло белоснежной маской с длинными чёрными ресницами. Её волосы были раскинуты по подушке, губы замерли в последнем полу вздохе, а грудная клетка, казалось, провалилась. Особенно чётко выступили ключицы и ребра, словно она иссохшая мумия. Свет, падающий из окна, ещё не успел осознать, что мисс Глэдис Россер больше нет среди живых, и шаловливым зайчиком играл среди складок белого одеяла. А затем, словно испугавшись холода кожи женщины, отскочил вверх к потолку и убежал.
На прикроватной тумбочке стоял графин с водой, а рядом лежал носовой платок. Кровь
Руни замерла, гладя на мать. Она совершенно не понимала, что именно она чувствует. Ей одновременно было страшно, но при этом на душе была лёгкость. Она бы могла тряхнуть мать, попросить её пробудиться, но она лишь положила свою тёплую ладонь на мамину руку. Она просто не могла осознать, что её матери больше нет. Наверное, двинься мисс Россер хоть немного, и Руни бы с облегчением вздохнула – её мама действительно просто уснула. Но рука была слишком холодна, а грудная клетка не двигалась от дыхания. Воздух остановился где-то в трахее и никогда больше не выйдет. В какой-то момент Руни допустила пугающую её мысль: даже сейчас её мать казалась ей примером абсолютной красоты, пусть её тело полностью истощено и потеряло жизнь.
Подняться, покинуть мать для того, чтобы сообщить отцу о смерти мамы она не могла. Её пугала мысль, что она может оставить её одну, особенно сейчас, совершенно беззащитную. И пусть сейчас защищать её было не от чего, да и не за чем, Руни казалось, что она должна быть рядом как можно дольше, словно если она выйдет из комнаты, её мама упорхнёт в окно птицей, словно её никогда и не было.
Руни смотрела на её скулы, за последний месяц они стали особенно видны. На острый подбородок, густые брови и словно пыталась запомнить её. Она знала, совсем скоро придёт миссис Джонс и от Руни потребуют уйти, а следующая встреча будет возможна, только когда её мать понесут в семейный склеп.
Сколько прошло времени неизвестно, но руки матери стали холодными и белыми как мрамор, а на теле между простынями стали образовываться багровые пятна. Именно в этот момент в камине погас огонь, и в комнату зашёл Джон.
– Мисс, – неуверенно произнёс он, замерев на входе.
– Джон, – отозвалась Руни, не смея увести взгляд от матери.
– Это…
– Не знаю, – Руни шептала, чувствуя, как от руки матери мёрзнет её ладонь.
– Мисс Руни, позвольте, – Джон говорил также тихо.
Руни ничего не ответила, и мужчина прошёл к камину. Бросив в него пару дощечек, он разжег огонь, и комнату осветил тёплый жёлтый свет. И Руни показалось, словно на щеках её матери вновь проступил румянец. Но это была лишь иллюзия, и девочка это понимала. Она лишь крепче сжала руку матери, и по её щекам потекли немые слезы.
В это время Джон обошёл кровать с другой стороны, и нежно коснулся шеи покойной хозяйки. Это было такое ласковое движение, словно он боялся невольно сделать ей больно, и Руни невольно подняла на него взгляд.
Он выглядел отрешенно, его взгляд был совершенно непроницаем. Тени играли на его лице, и порой Руни казалось, что он хмурится, а, возможно, так и было. Разогнувшись, он посмотрел на Руни. На растерянную тринадцатилетнюю девочку, которая цеплялась за холодную руку матери.
– Мисс Руни, Вы не хотели бы пройти к себе? – спросил вдруг он очень мягко.
– Я не оставлю маму, особенно, когда она так болеет, – ответила Руни, совершенно не понимая, почему она говорит именно это, ведь она понимала, что её мать скончалась.
– Миссис Уанхард должна отдохнуть, – несколько настойчиво проговорил мужчина.
– Джон, если я уйду, её заберут у меня, – ответила Руни, ещё крепче сжимая руку матери.
– Мисс Руни, разве любовь и воспоминания можно отнять? – Джон сел на край кровати. – Никто никогда у Вас это не отнимет.
– Но я хочу, чтобы она была рядом, – по щекам девочки стекали слезы.
– Она всегда будет рядом, она всегда рядом. В каждом уголке этого дома, в запахе, витающем здесь, в твоём отражении и в твоём сердце.
Руни промолчала.
– Я знаю, тебе тяжело сейчас. Принять смерть близкого человека достаточно сложно. Я не хоронил мать, но я потерял сестру. Я часто думаю, какой была бы Марта, доживи она до сих пор. Я часто обращаюсь к ней мысленно, и точно знаю, что она слышит меня. Она моя сестра, и будет ею, сколько лет бы ни прошло, потому что я люблю её и храню воспоминания о ней. Я помогу тебе, Руни. Идём со мной.
Слова Джона действовали странно успокоительно, словно они были мягкими как тёплое покрывало. Она даже не обратила внимания, что он обращается к ней неформально. Ей лишь хотелось, чтобы он был рядом и разделил её боль и тоску. Она медленно отпустила руку матери и посмотрела на Джона, готовая ко всему, что угодно. Мужчина понял этот взгляд, он поднялся, подошёл к ней и плавно поднял на руки.
Через плечо Руни продолжала смотреть на мать, пока за спиной Джона не захлопнулась дверь её покоев. Он нёс её на руках через весь этаж, и девочка поняла, что очень рада этому. Сил в ногах она не чувствовала.
Он внёс её в комнату Руни и плавно опустил на кровать. Он не спешил уходить, он сел рядом, а девочка сжала его руку в своих ладонях. Холодных и едва дрожащих. Она смотрела на мистера Джонса-младшего и почему-то радовалась, что в покои её матери пришёл именно он. Она боялась слез миссис Джонс и ворчания её мужа. Во всем доме именно Джон показался ей тихой гаванью, к которой можно было прибиться. Что-то похожее у неё вызвал бы и отец, но, если бы мистер Уанхард поднялся в спальню, Руни не смогла бы сдержать рыданий, увидев убитого горем отца. Рядом с Джоном, пусть он и старше на десять лет, она чувствовала себя комфортно и спокойно. Именно в этот момент она заметила, какой удивительной красивой раскраски его глаза, пусть в свете огня в камине, разобрать её было сложно.
– Мисс Руни, ложитесь спать, – мягко сказал он.
– Я не усну, не смогу, зная, что мама…
– Зная, что мама всё так же рядом? – спросил Джон, попытавшись слегка улыбнуться.
– Ты не веришь в Бога, Джон, – скептически произнесла Руни.
– Но я верю в любовь, – тихо произнёс он, – а теперь ложитесь спать. Я позову мисс Нидвуд, чтобы она помогла Вам переодеться.
– А что для тебя любовь? – спросила Руни, вспоминая похожий разговор с матерью.
– У каждого – своя любовь, но я испытываю глубочайшие чувства к морю. Для меня любовь – это чувствовать морской ветер и солёный вкус на губах. И пусть сейчас я на суше, оно зовёт меня, манит, шепчет моё имя ветром в листве. Я не могу без него, как оно без меня. И пусть я здесь, сердце моё в океане.