Через тернии к звёздам
Шрифт:
– Мама говорила, что любовь настолько сильное чувство, что способно бороться с бурями, оно неподвластно ни времени, ни расстояниям. Оно живёт внутри и даёт силы жить.
– Ваша мама говорила абсолютно верные вещи, мисс, которые Вы должны запомнить и нести с собой через всю жизнь, – Джон всё же улыбнулся.
– Что ждёт меня утром? – неуверенно спросила Руни. Она знала, что начнётся траур, оттого ей совершенно не хотелось, чтобы утро наступало.
– Новый день, мисс Руни.
– Обещаешь быть рядом? – спросила девочка, чувствуя, что сон всё же подкрадывается к ней.
Слишком много сил и эмоций забрал этот день, и она не могла противостоять усталости.
– Я всегда буду рядом с Вами, мисс Руни.
Это последнее, что помнила девочка. Позже лишь чьи-то мягкие руки коснулись её тела, и она поняла, что это была миссис Джонс. Тёплое тяжёлое одеяло опустилось на неё. В комнате было тепло и уютно, но только не в её душе. Сон казался рваным и поверхностным. В кресле у кровати ей мерещилась мама, а под утро она отчётливо слышала чей-то тихий плачь.
Утро началось с чёрного и белого цветов, и этого Руни боялась больше всего. Все зеркала в доме завесили чёрной тканью, а белыми были лица всех жителей дома.
Миссис Джонс была непривычно молчалива, а мисс Нидвуд стала похожа на живого мертвеца. Она выбрала для Руни чёрное платье и шляпку, и дала белый платок на случай слез. Завтрак прошёл в полной тишине, если не брать в счёт момент, когда мистер Уанхард призвал помолиться. Ради уважения к горю хозяина, Джон сложил руки.
Все молились, молча, и Руни понимала, что в этот раз они не благодарят Бога за яства. Они молят, чтоб её мать попала в лучшее место. Но сама девочка не знала к кому и зачем обращаться, ведь её мама и так попала в лучшее место на свете – в её сердце. Она чувствовала, как душа её матери нежно там хранится, и ей там точно ничего не угрожает.
Она так прониклась словами Джона, что всё утро вспоминала мать. До мелочей, до крупиц. Пыталась запомнить даже незначительные моменты, дабы помочь ей жить в своих любви и воспоминаниях. Именно в это утро она вдруг осознала, какую огромную роль для неё значит запах, про который говорил Джон, ведь её мама пользовалась маслом розы, которым действительно пах каждый уголок дома.
Сорок дней траура тянулись невозможно долго и одновременно неслись очень быстро. Время для Руни останавливалось во время трапез и достаточно громких вечерних молитв миссис Джонс за упокой души миссис Уанхард, или, когда мисс Нидвуд приходила к ней помочь надеть траурное платье, или, когда она оказывалась одна в темноте перед сном. Но лёгкими и приятными были дни, которые она проводила с отцом или Джоном.
Мистер Уанхард обычно пытался отвлечь её различными историями, сказками и небольшими подарками. С Джоном же Руни имела возможность поиграть. Она кидала подковы, обыгрывала его в шахматы, или ходила вокруг него с сантиметровой лентой, планируя связать ему шарф, когда научится это делать. Время с ними пролетало по-настоящему быстро и легко, но периодически Руни резко останавливалась и тускнела, словно воспоминания догоняли её и били под дых: мама умерла.
Замечая подобные перемены в поведении девочки, Джон обычно предлагал срочно сменить игру, а отец – делал вид, словно внезапно вспомнил удивительную историю и увлекал дочь повествованием.
Так и прошли сорок дней, но только тоска никуда не ушла. Пусть все зеркала в доме стали доступны, в стенах Нерис-Хаус ещё чувствовалась утрата, и Руни понимала, что это ещё надолго.
Глава 3. В танце с запахом роз
Мистер Уанхард очень старался не показывать дочери, как на самом деле он убит потерей жены. Он продолжал казаться веселым и жизнерадостным, но оставаясь, один на один с собой снимал маску и позволял себе грустить. Он не пытался найти успокоение в алкоголе, но гости в Нерис-Хаус появлялись крайне редко. Засыпая в постели, где когда-то он спал с женой, он обнимал одеяло, словно это она, и не стеснялся своих слёз. После потери жены он чувствовал себя одиноким как никогда. Иногда ночью ему мерещилось, что она спит рядом, но это была лишь игра его подсознания, и, просыпаясь утром, он понимал, что всё так же один. Он пытался держаться только ради Руни. Приглашал в дом Рамси Ледисбридж с его другом и других знакомых, кого знала Руни. Но обычно эти встречи проходили тихо, без эмоций, без огонька, который обычно разжигала Глэдис. И этого не хватало Энтину. Того задорства, того смеха, тех шуток и даже страхов, которые жили в голове его жены. Некоторые вещи Глэдис Руни забрала себе: косметику, расчёски, некоторые платья. Другие вещи мистер Уанхард отнёс на рынок и продал их за небольшую сумму, в попытке сбежать от болезненных воспоминаний, но каждый раз, когда он переступал порог Нерис-Хаус, он вспоминал Глэдис, стоящую в суде. Растерянную, но не позволяющую себе это показать, испуганную, но такую стойкую.
В такие моменты он понимал, насколько Руни похожа на мать. Вступив в наследство, она быстро начала ориентироваться в том, что от неё требуется. Она быстро научилась писать официальные письма, читала письма из налоговой службы и понимала их. А также быстро нашла общий язык с теми, кто арендовал поместье, ещё при жизни Глэдис и убедила их пожить в поместье ещё какой-то период. Она научилась разбираться в банковском деле и тянулась к знаниям, которыми владела её мать, словно хотела быть максимально похожей на неё.
Вдвоём они сидели в кабинете. Мистер Уанхард занимался своими делами, Руни всем тем, что завещала ей мать. И так проходили все дни, когда Руни была не в школе, или же вечера, когда та уже справлялась с домашней работой.
Но однажды после похорон в Нерис-Хаус явилась гостья, которая в этом доме могла быть своей, но после смерти Глэдис не выносила находиться в нём слишком долго. Она позвонила в колокольчик и просто ждала, когда мистер Джонс откроет ей дверь.
Это была особенная женщина, особенно в глазах двенадцатилетней Руни. Она была её крестной, когда-то Руни была крещена, несмотря на то, что в Нерис-Хаус никто не верит в Бога. Мисс Эванс, которая после замужества стала миссис Эванс-Холл, была хорошим другом и мистеру Уанхард и его покойной жене, и маленькую Руни воспринимала как хорошую подругу.
В этот день она явилась в лёгком светлом платье, без каких-либо рюш и украшений, словно она всё ещё придерживалась своего личного траура. Вообще Шарлотта Эванс была необычной женщиной, миссис Джонс всегда говорила, что она из дешёвого теста, но с той же начинкой, что и Глэдис Россер, поэтому сама Руни не могла понять, какие чувства испытывает к этой женщине.
Ещё более особенным был её муж – мистер Уильям Холл. Он родился не в Лондоне, а на севере Англии, но всё равно был наслышан про репутацию распущенной миссис Эванс, которая в дружбе с не менее скандальной личностью мисс Россер. Но это почему-то не оттолкнуло его, а вызвало любопытство. Он интересовался её персоной, расспрашивал людей про её репутацию, биографию, образование и происхождение. В конечном итоге он познакомился с Энтином Уанхард, так как какой путь он ни выбрал бы, этого знакомства было бы не избежать. Именно в доверительной беседе с отцом Руни он осознал, что никто не знает миссис Эванс и решил узнать её сам.
В итоге он сделал ей предложение, а через год у них родилась дочь Обри Холл.
После того как мистер Джонс её встретил, он попросил её ожидать мистера Уанхард в гостиной, но она отказалась. Она мельком заглянула в розовую комнату, и покачала головой:
– Я подожду его в коридоре.
– Как Вам угодно, миссис Холл.
Она стояла у больших напольных часов, не в силах двинуться. Вероятно, в её голове всё ещё были живы дни проживания в Нерис-Хаус, когда она помогала ей пережить гнёт общества в связи с разводом, рождением дочери и отвоевании права быть хозяйкой этого дома. По крайней мере, так думала Руни, и как ей казалось, именно миссис Холл скучала по ней больше всех, кроме неё самой.