Через три войны
Шрифт:
Взводный торопил сборы. Солдаты забегали, как муравьи, собирая в кучу вьюки, укладывая свои пожитки. А вечером мы уже погрузились в железнодорожные вагоны.
Я с тревогой подумал, что пришла пора и моим братьям, старшему Антону и младшему Андрею, покинуть отчий дом.
А Зайнулин ни о чем другом думать не мог, как о своей лошаденке. Он то и дело приставал к Гилеву:
– Заберут мою лошадь или нет?
Гилев отвечал:
– Если подходит по всем конским статьям для кавалерии, обязательно реквизируют.
Зашел разговор и на самую ходкую тему -
– Не верю я князьям и дворянам, продадут, как в японскую войну генерал Стессель продал Порт-Артур, - говорил Гилев.
Зайнулин, ненавидевший полковника Шмидта, поддержал Гилева:
– Разве может волк волка съесть? Не захочет немец Шмидт драться против своих...
Поезд неожиданно остановился. Мы испуганно переглянулись: уж не подслушал ли кто наш разговор? Думали, вот сейчас в вагон войдет полковник Шмидт или кто-нибудь другой из офицеров, и тогда не миновать шомполов.
Кто-то несмело выглянул. Оказалось, поезд остановился на разъезде, пропуская санитарную летучку. Никому из офицеров в этот час не было до нас дела, и мы вновь стали говорить о войне, о том, что нас ждет на позициях. Меньше десяти лет прошло со времени русско-японской войны, в которой царская армия потерпела позорное поражение. Невольно приходило на ум: тогда нас Япония одолела, а ведь Германия с Австрией куда сильнее!
– Да, братва, вряд ли нам устоять в этой войне с нашими офицерами-белоручками, - раздался чей-то голос позади меня. - Им не воевать, а только пировать. К примеру, наш командир полка генерал Ильяшевич. Какой из него вояка! Когда он на коне, все одно что мешок с отрубями. В пенсне ничего кругом себя не видит...
Поезд остановился на станции Бугульма. В вагон зашел взводный, поручик Бжизицкий, поздоровался наигранно-бодро:
– Здорово, молодцы! Как устроились?
– Ничего, вашбродь, - хором ответили солдаты.
Набравшись храбрости, один из солдат спросил:
– Ваше благородие, по какому такому случаю война объявлена и долго ли она будет продолжаться?
Бжизицкий степенно ответил:
– Войну государь объявил Вильгельму потому, что немцы и австрийцы обижают братьев славян. А долго ли ей длиться, - он помолчал, будто прикидывая в уме, и закончил уверенно, - месяцев шесть пройдет, к зиме покончим с пруссаками.
Солдат Гилев, видя, что офицер охотно отвечает на вопросы, тоже вступил в разговор:
– Ваше благородие, помню я, когда мы с японцем начали воевать, нам тоже говорили: больше полгода войне не быть, мы их шапками закидаем. А вышло так, что по мы их, а они нас...
Бжизицкий нервно протер пенсне, в упор уставился на Гилева, будто видел его впервые, затем грозно отрезал:
– Чтоб я больше таких разговоров в своем взводе не слышал! - Круто повернулся и был таков.
Утром мы из вагонов видели, как по дорогам потянулись вереницы крестьянских подвод с мобилизованными.
Сборы на зимних квартирах в Казани были недолгими. Через сутки мы уже снова сидели в вагонах. Наш воинский поезд на всех парах несся на запад. На остановках без разрешения нельзя было выходить из вагонов. Нашему эшелону оказали "честь": два раза посылали эскадрон на усмирение взбунтовавшихся мобилизованных солдат на станциях Минск и Белосток.
Под Белостоком на каком-то полустанке наш полк выгрузился и походным порядком двинулся на Варшаву. Эта неожиданная высадка вызвала среди солдат много разных толков: одни говорили, что дальше двигаться по железной дороге нельзя, потому что в небе появились немецкие дирижабли, другие уверяли, что немец уже близко, подходит к Варшаве.
В действительности же все объяснялось гораздо проще: надо было срочно высвободить вагоны для переброски на фронт других частей.
Еще в пути поползли среди солдат слухи о том, что у нас мало орудий, пулеметов и даже винтовок.
– Коли оружия нет, шапками немца забросаем, - высказался какой-то шутник.
В Варшаве наша 5-я кавалерийская дивизия с неделю простояла на отдыхе.
Газеты скупо освещали положение на фронтах. Но солдаты знали больше того, что писалось в газетах: наши войска на юге отходили к Иван-Городу и Варшаве.
В первый месяц войны нас обрадовали успехи 1-й армии Ренненкампфа. Она вторглась в Восточную Пруссию. Газеты восторженно писали, что враг бежит. Однако эти успехи были временными и незначительными. Вскоре пришли другие, более достоверные, но невеселые вести: немец нас лупит на всех фронтах. "Прославленного" генерала Ренненкампфа назвали немецким шпионом.
Из Варшавы кавдивизия выступила в район местечка Ново-Място на реке Пилице. Здесь произошел наш первый бой.
Сначала драгуны атаковали немецкий батальон велосипедистов, захватив с полсотни пленных. Начальство поспешило раздуть этот боевой успех, выдать его за крупную победу. Затем дивизия вышла в район местечка Погребище во фланг и тыл немецкой пехотной бригаде ландштурма.
Целый день полки готовились к атаке, но она так и не состоялась. Произошли мелкие стычки, и немецкая бригада ретировалась. А наш командир дивизии барон фон Мориц, вместо того чтобы стремительно преследовать противника, вернул полки в исходное положение за Пилицу. Бригада смогла преспокойно оторваться и уйти от преследования. За эту "операцию" фон Мориц был отстранен от командования дивизией. Его преемником стал генерал Чайковский. Но он, как и Мориц, не блистал ни умом, ни военными знаниями. В этом мы убедились в первом же бою под его командованием.
А произошло вот что. На город Сандомир наступала пехота - Тульский полк. Одного этого полка было мало для того, чтобы прорвать сильно укрепленные позиции врага. Надо было немедленно ввести в бой для поддержки Тульского полка нашу кавдивизию, стоявшую во втором эшелоне. Все мы ждали, что приказ об этом вот-вот поступит. Но Чайковский не спешил, хотя прекрасно знал, что пехотинцы истекают кровью и их атака может захлебнуться. Тогда солдаты драгунского полка, не дожидаясь приказа сверху, сами перешли в наступление. Немцы были оттеснены, и мы заняли город Сандомир.