Через тысячу лет
Шрифт:
Подгоняя коня, я проскакал мимо огромного зеленого купола, затем остановился, застыв от изумления. Передо мною расстилались блестящие поверхности хау-зов — прудов, до краев полные кристально чистой воды.
От цветов, склонившихся друг к другу, шел сильный пьянящий аромат.
Вдали высились раскидистые фруктовые деревья. В их тени, в которую не мог проникнуть ни один солнечный луч, я заметил группу прекрасно одетых девушек, которые куда-то спешили. На ходу они что-то напевали, подыгрывая себе на искусно настроенных музыкальных инструментах, неведомых мне.
Прилетели белые голуби, расселись вокруг хауза.
Я стоял, смотрел на все это и думал: «Почему мои односельчане не переселятся сюда? Ведь жить здесь— одно удовольствие!»
Пока я стоял так, обвиняя в душе односельчан, кто-то крикнул:
— Держите вора! Он украл коня!
Не успел я оглянуться по сторонам, как из-за деревьев выскочили вооруженные люди и бросились на меня.
...Как будто я сижу у источника, расположенного в окрестностях нашего селения. Но странная вещь! Прежде вода, бьющая из-под земли, струилась мирно и спокойно, а сегодня она бурлила, время от времени словно выстреливая в меня.
При каждом таком выстреле сильные, острые брызги попадали мне в лицо, причиняя невыносимую боль.
Я хочу встать и уйти от источника, но, как ни стараюсь, ничего у меня не выходит...
Я пришел в себя от шума, от которого, казалось, содрогается весь мир.
Взяв меня в кольцо, вокруг стояли незнакомые люди. Засучив по локти рукава, они размахивали тоненькими прутиками.
Попытавшись еще раз подняться, я догадался, что крепко связан по рукам и ногам. Я с ненавистью посмотрел на этих безжалостных людей которые подвергли меня таким жестоким мучениям.
— Смотрите, я привел его в сознание. Он открыл глаза и смотрит на нас, — сказал, хихикая, здоровенный краснолицый детина, держащий в руках большой кувшин.
Выходит, меня избили до потери сознания. На моей спине изломали, видимо, не один прут. Затем, чтобы привести меня в сознание, вылили на мою голову несколько кувшинов воды, пока я, несчастный, валялся как труп. Капли из кувшина мне показались брызгами из нашего сельского источника.
— У него уже не хватит силенок сопротивляться нам, — сказал один из вооруженных людей и развязал мне руки и ноги.
— Эй, глупец, тебя вызывает к себе падишах! — добавил с угрозой второй. Третий заключил:
— Если правду не скажешь, изрубим.
Мне с трудом удалось выпрямить болевшее тело.
— Я ничего плохого не сделал,— сказал я.
— Поговорим еще!
— А за то, что вы меня избили, я пожалуюсь вашему яшули.
— Жалуйся!
Насмехаясь над моими словами, они вытолкнули меня вперед и повели куда-то.
Мы миновали несколько домов и вошли в большой двор. Он был украшен богато и со вкусом — я думал, что такие пышные дворы бывают только в сказках.
На высоком помосте с белыми блестящими колоннами восседал выше всех немолодой человек с коротко подстриженной бородкой. Его разноцветная одежда сверкала.
Я подумал, что это, видимо, и есть тот человек, которого с таким почтением и страхом называют падишахом.
Щуря желтые тигриные глаза, падишах смотрел на девушек, танцующих для него под деревьями.
Воины толкнули меня в затылок, и я оказался перед падишахом. Нукеры сложили руки к груди и низко склонились перед повелителем.
Хотя тело мое ныло невыносимо, я стоял и с улыбкой смотрел на падишаха, похожего на разряженную куклу, и его безропотных слуг. Кто-то из воинов ударил меня по голени, и я упал навзничь.
— Бесстыжий глупец! — прошипел воин. — Забыл, что ли, где находишься?!
Падишах сидел и смотрел на меня молча, словно воды в рот набрал. То, что меня избили до потери сознания, было ему безразлично.
Взоры всех были устремлены на меня и на него. У некоторых во взгляде сквозило подхалимство, у других - страх. Но в моем взгляде была только ненависть.
Падишах только слегка пошевелил холеным указательным пальцем, и сразу же прекратилась музыка, а танцевавшие девушки замерли на месте.
Я понял, что приказ падишаха сильнее приказа аллаха. Когда аллах забирает на небо душу, то несчастный умирающий успевает хотя бы дернуться и попросить глоток воды!
А здесь при одном лишь малейшем движении падишаха даже вода, которая текла, и та — замерзает, а если он разрешит — потечет снова.
— Гость, не к лицу тебе воровать. Знай: мы воров не любим, — проговорил падишах мирно и как-то мягко.
— Я ничего не воровал, яшули.
Падишах вскинул брови:
— Вот как?
— Ваш конь спокойно щипал траву. Я только временно воспользовался им.
— Допустим.
— Ведь я же скакал не от вас, а к вам!
— Откуда и куда путь держишь?
— Мать у меня больна, Я перевалил через горный хребет в поисках целебной травы, вот и пришел в эти края.
— Твое селение за горами?
– Да.
Падишах помолчал.
— Если ты покажешь нам, где расположено твое селение, мы снимем с тебя обвинение в воровстве, — веско произнес он.— Сегодня отдыхай, а завтра поедешь с моими нукерами и покажешь им, по какой дороге нужно двигаться.
Я переступил с ноги на ногу. Падишах ждал моего ответа, но я молчал, стоя перед ним.
— Гость, посмотри вон туда, — сказал тогда падишах, протягивая руку в правую сторону.
На середине большой площадки, покрытой камнями, стоял огромный обрубок пня. В него был воткнут черный топор.
На пне в некоторых местах были темные пятна, по всей вероятности — засохшая кровь. .
Нетрудно было догадаться, что на этом пне отрубали головы с плеч.
— Гость, принимаешь наши условия? — Произнес падишах негромко, но с явной угрозой в голосе.