Черная акула
Шрифт:
— Ну-ка дыхни.
— Ты что, думаешь, я пьяный, что ли? — спросил Алексей, холодея от злости и бессилия, от понимания того, что именно так фээскашник и думает. Этот жлоб не верил ни единому его слову. Если бы у Алексея было время подумать, он, наверное, и сам решил бы, что для постороннего его рассказ звучит не более реалистично, чем, скажем, одна из новелл Рэя Брэдбери. Но когда пересекаешь черту, отделяющую вымысел от реальности, и перестаешь воспринимать события, пусть даже самые невероятные, как бред терзаемого белой горячкой алкоголика, подобное удивление воспринимается не как недоверие, а как оскорбление. Алексей не был исключением из общего правила. Для него нереальное уже стало реальным, и недоверие Проскурина вызвало сильнейшую волну злобы. Разум жаждал выплеснуть то дичайшее напряжение, которое накопилось за последние сутки. Алексей сцепил кулаки, ощущая, как натянутые до предела нервы физически проступают сквозь кожу и оплетают его, будто толстая нейлоновая нить, звенящая, перехватывающая дыхание, режущая измученные мышцы до крови.
— Ты что, едрена мать, думаешь, что я нажрался и пришел тебя байками развлекать? — резко выдохнул он прямо в веснушчатое лицо. Видимо, мелькнуло в его глазах что-то такое, что заставило Проскурина снова опуститься на стул и с любопытством вглядеться в измученного, грязного, очень уж странного посетителя. — Ты думаешь, мне делать не хрена, да? Ты думаешь небось, что я целые сутки только сидел и решал, что бы мне такое придумать посмешнее, поинтереснее, чтобы наколоть такого умного, классного парня, как ты, да? — Волна постепенно перерастала в цунами, сметающее слабый голос рассудка, заглушающее его, хоронящее под своей многотонной толщей. — Ты думаешь, я специально науськал каких-то там хорьков, чтобы они твоих приятелей ментов в Старошахтинске положили, да? Думаешь, я их специально сюда приволок, чтобы они за мной через площадь гонялись? Кстати, ваш же парень с автовокзала, сержант Леша, их видел. Думаешь, я специально в эти лохмотья вырядился? А так я инженер, миллионер, у меня три квартиры, восемь машин и стая любовниц по пятам бегает. У нас же, у богатых, свои причуды. Мы же по-особому развлекаемся.
— Ты псих, что ли, или нервный? — вдруг спокойно поинтересовался Проскурин.
— Конечно, и псих, и нервный. Из Белых Столбов сбежал. Ты позвони, поинтересуйся. Тебе-то по своим каналам пять секунд это проверить. Легкая усмешка медленно сползла с губ Проскурина.
— Ну ладно, у тебя какие-нибудь документы есть? — сухо спросил фээскашник. Алексей понимал, что тут бы ему и остановиться, говорить дальше спокойно, рассудительно, но его уже понесло:
— Да нет, понимаешь. Убийцы забрали, а я как-то не догадался, что ты спросишь. Надо было, наверное, подойти к ним и сказать: «Ребят, вы уж мне отдайте, пожалуйста, документики-то, а то мне же в ФСК надо идти. А там без документиков, сами понимаете, меня всерьез никто не воспримет».
— Увянь, — посоветовал Проскурин. — Угомонись и не поднимай хвост, раз с тобой спокойно разговаривают. А то ведь, друг, я сейчас наряд вызову, и уконтрапупят тебя сперва в вытрезвитель, а потом на пятнадцать суток. Заодно и на работу сообщат.
— Да на какую работу? — Алексей подался вперед. — Меня нет уже на работе, понял? Меня вообще уже нигде нет. Не существует в природе, понял?
— А только что ты говорил наоборот, — посмотрел на него Проскурин. — Что, мол, тут за тобой чуть ли не вся международная мафия гоняется.
— Ты не передергивай, — поморщился Алексей, вздохнул, вдруг вспомнил и достал из кармана карту. Проскурин с любопытством наблюдал за посетителем.
— Что это?
— Держи. Алексей бросил карту на стол. Проскурин взял ее, покрутил в руках.
— Карта, — наконец изрек он. — Ну и что?
— Да не просто карта! Полетная карта с печатью и подписью командира полка. Понял?
— Не дурак, — эхом откликнулся фээскашник, глядя на карту уже внимательнее. Несколько минут он задумчиво созерцал ее, а затем кивнул энергично. — Ну ладно… Взяв телефонную трубку, он набрал номер и, опершись на локоть, принялся второй рукой тереть лоб.
— Дежурный? — буркнул он озабоченно. — Из Шахтинска, ФСК, Проскурин тебя беспокоит. Слушай, у вас сегодня никаких особых инцидентов не было? — Он послушал полминуты, а затем резковато оборвал: — Я тебя не про чепуху спрашиваю. Это все для оперов. Меня серьезные случаи интересуют. Понимаешь, серьезные. — Он вдруг быстро взглянул в сторону Алексея и спросил: — Ага, а сколько их там? Живой? Хорошо. Показания сняли? А почему? И когда? Завтра? Ну ладно. Завтра так завтра. Слушай, Трофимов, а ты мне мозги не пудришь? Не может быть, чтобы вообще свидетелей не было. Там ведь большой поселок. Ясно. Кто работает? Ну, они, может быть, до утра опрашивать будут… Ну ладно. Понятненько. Если что-нибудь объявится, ты нам тогда сразу перезвони. Дежурному передашь, если не будет никого. Ну, бывай. Бывай, Трофимов, бывай. Он положил трубку, еще с полминуты помалевал узоры, затем достал новый лист, шлепнул его на стол, протянул Алексею ручку и приказал:
— Так, стало быть, вот что, мил друг. Бери-ка ручку, листочек и подробненько все опиши. Что, да как, да почему.
— Если подробненько, то мне твоего листика и на половину не хватит, — буркнул Алексей.
— Ты не хами давай, — одернул его Проскурин, но достал еще один лист и положил поверх первого. — Давай, времени у тебя немного, так что особенно не витийствуй, понял? — Он снял трубку и начал набирать новый номер, приговаривая на ходу: — А то, кто знает, на Достоевского ты вроде бы не похож, а может, как начнешь писать, так не остановишь потом. — И тут же без всякой паузы добавил: — Отделение? Кто-кто? Когда представляться научишься? Ты вот что, Семкин, кончай мне тут голову морочить. Не мальчик, понял? Вот-вот. Слушай-ка, у тебя сегодня кто в патруле? Вот ты мне Медведева и подошли. Да ладно, кончай нюнить. Не надолго, на пять минут. Вопросик тут мне один выяснить нужно. Давай-давай, прямо сейчас. Пусть хватает фуражку, кителечек и рысью сюда. Правильно, Семкин, мыслишь, по-деловому. Так что давай. Смотри, ты меня знаешь, я ждать не люблю. Алексей, краем уха слушавший разговор, усмехнулся. Ишь ты, набоб местный, ждать он не любит. Феодал, едрена корень. Беги к нему рысью.
— Что смотришь-то? — спросил Проскурин, брякая трубку на рычаг. Алексей удивился. Ему казалось, что собеседник даже ни разу не глянул в его сторону.
— Не нравится, как разговариваю? Так здесь, мил человек, по-другому нельзя. Это тебе не Ростов, не Москва, не Питер. Тут, знаешь ли, кто сильнее, тот и прав. Если ты кому-нибудь на голову не сядешь, то тебе кто-нибудь заберется. Это уж как пить дать. Он выдвинул ящик стола и принялся копаться в нем, будто разыскивая что-то нужное и безумно важное. Алексей едва успел закончить первый абзац, когда в дверь постучали, тихо и деликатно.
— Войдите, — начальственным тоном соблаговолил отозваться Проскурин. Дверь приоткрылась, и Алексей увидел сержанта Лешу собственной персоной. Тот выглядел встревоженным.
— Разрешите, товарищ майор? — В голосе стража порядка слышались чуть ли не просительные ноты.
— Давай, Медведев, заходи, — махнул рукой фээскашник. Сержант Леша приоткрыл створку ровно настолько, чтобы протиснуться бочком, проскользнул в кабинет и тихо, без щелчка, закрыл дверь за спиной. Он узнал Алексея и остановился в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.
— Что, Медведев? Знакомые все лица? — прищурился Проскурин, поворачиваясь на стуле. — Что молчишь-то?
— Я, товарищ майор, собственно… Мне дежурный приказал зайти. Говорит, какой-то вопрос решить надо.
— Надо, Медведев, надо. Подходи поближе-то, не бойся, я тебя не укушу. Сержант Леша неловко протопал к столу и остановился, явно решая, что делать дальше: то ли присесть, то ли, может быть, остаться стоять.
— Присаживайся, сержант, — гостеприимно, как близкому другу, предложил Проскурин. — Не стесняйся, чувствуй себя как дома. Алексей снова усмехнулся.