Черная акула
Шрифт:
— Видишь, гость у нас какой любопытный, — продолжал между тем болтать Проскурин. — Смеется все. Весело живется, видать. Да ты садись, Медведев. Что же тебя, как красную девицу, уговаривать-то надо? Давай. Сержант переборол себя, подвинул стул и сел. На его молоденьком лице отчетливо читалась усиленная работа мысли. Сержант пытался сообразить, за какой такой нуждой пригласили его в это здание. Ведь каждому известно: ФСК просто так никого в гости к себе не зовет. Уж если позвали, то жди беды. Алексей понимал, о чем думает сержант Леша. Наверняка о том, что Проскурин врежет ему по первое число за то, что упустил опасного
— Ну, Медведев, — Проскурин сцепил пальцы рук в рыжий кулак, навалился на стол грудью и, пытливо глядя сержанту в глаза, ласково, по-дружески спросил: — Что имеешь рассказать интересненького?
— Да я, товарищ майор, собственно, и не знаю.
— Да брось ты! — Проскурин хмыкнул. — А товарищ вот, — кивок в сторону Алексея, — утверждает, что ты у нас кладезь ценнейшей информации.
— Что-то не пойму я, товарищ майор, — наконец нашелся сержант. Проскурин выпрямился, откинулся в кресле и посмотрел на Медведева с любопытством.
— Ты где звание-то получал, сержант? В армии небось?
— В армии младшего дали, — сообщил тот и неуверенно улыбнулся. — А уж когда в отделение пришел, там сразу сержанта получил.
— Оно и понятно. — Проскурин хохотнул. — Ладно, рассказывай мне, голубь сизый, что сегодня на площади-то видел. Алексей приподнял голову и тоже посмотрел на стража порядка. Тот от двух этих пристальных взглядов совсем растерялся. Довольно толково сержант Леша описал их встречу на автовокзале, а затем перешел к происшествию на площади.
— Ну вот, — продолжал говорить он, глядя на Проскурина. — И когда товарищ отскочил за почту, тут наши встряли. Ну, знаете, Володька Шелепин, Серега Буненков.
— А они-то чего полезли? — прищурился Проскурин. — Что этой шантрапе-то нужно?
— Ну они, понимаете, товарищ майор, подумали, будто приезжие к нашим задираются, а мы с ними все-таки с детства вместе, в один детский сад ходили. И потом в одной школе… Вот и решили выручить.
— Ну и как, выручили? — поинтересовался Алексей. Он ничуть не сомневался в исходе сражения. Страж порядка только вздохнул.
— Понятно, — кивнул Проскурин. — Так, говоришь, этот высокий лейтенант тебе удостоверение показал? Ты его хорошо разглядел-то?
— Так точно, товарищ майор, — смущенно улыбнулся Медведев. — У меня зрительная память отличная. Если один раз увидел, то все, запомню на всю жизнь.
— И откуда он?
— У него написано «Особый отдел штаба округа».
— Вон как. Точно? Ничего не путаешь?
— Да у меня глаз алмаз, — хмыкнул сержант Леша. — Точно все разглядел.
— Давай-ка опиши мне этого особиста. Страж порядка быстро и достаточно толково составил словесный портрет одного из людей Сулимо. Проскурин записал, пробежал написанное глазами, хмыкнул одобрительно:
— Молодец, Медведев, соображаешь. Глядишь, и до старшины дорастешь. Ну ладно, ты вот что. Сейчас дуй в свое отделение, а по дороге как следует по сторонам смотри. Если заметишь кого-нибудь из этих ребят, сразу мне сюда звякни. Понял?
— Так точно, товарищ майор, — кивнул тот. — Понял.
— Ну давай иди.
— Есть, товарищ майор. — Сержант Леша козырнул и быстро выскользнул из кабинета, радуясь в душе, что обошлось.
— Всем бы хорош парень, — вздохнул Проскурин, когда за Медведевым закрылась дверь. — Одно худо: робок уж больно. «Зато ты, я смотрю, не из стеснительных», — подумал Алексей неприязненно. Проскурин ему активно не нравился.
— Ты пиши-пиши, — кивнул фээскашник. Алексей вздохнул и вернулся к прерванному повествованию. Он добрался как раз до половины, когда телефон на столе взорвался неприятным, язвительным звонком. Проскурин снял трубку.
— Слушаю, — без всякого интереса сказал он. Алексей оторвался от записей и поднял глаза, внимательно наблюдая за реакцией рыжего набоба. Тот помолчал, а затем кивнул.
— Никого, говоришь? — Проскурин стрельнул взглядом в сторону посетителя. — А ты внимательно смотрел-то, Медведев? Или, может быть, у тебя опять от волнения в глазах застит? Нет, «может быть, пропустил» тут не устраивает. Ты уж давай дельно излагай. Значит, точно никого. Ну ладно. — Проскурин бросил трубку на рычаг, снова сцепил пальцы в кулак и в упор, тяжело глянул Алексею прямо в глаза. — Ну, что скажешь, мил друг? Медведев никого не заметил. Никто тебя не караулит, убивать, судя по всему, не собирается.
— Они где-то здесь, — сказал Алексей. — Я знаю. Может быть, прячутся.
— Может быть. Ты ведь военный, должен понимать: у нас, как и у вас, «может быть» в расчет не принимается. Тут дело обстоит так: либо эти «особисты» где-то поблизости, и тогда ты, возможно, заметь, — Проскурин поднял узловатый палец, — возможно, рассказываешь что-то похожее на истину. Скорее всего у страха глаза велики, и твое происшествие имеет вполне разумное объяснение. Либо, — он развел руками, — никого рядом нет, и тогда с тобой следует разбираться особо. Что скажешь? Алексей пожал плечами.
— А что я должен сказать? — вопросом на вопрос ответил он. — Верить или нет — ваше дело. И разбираться во всем этом вам сподручнее, чем мне. Одно знаю точно: если я выйду из этого здания, меня убьют. А если меня убьют, вам уже ничего и никогда не удастся доказать.
— Правда, что ль? Не может быть. — Проскурин засмеялся, но с напряжением, уже не так раскованно, как раньше. — Надо же, как ты меня к стенке припер, — не без язвительности заметил он. — Всей спиной. Прям аж страшно сделалось. Ей-богу, слушаю тебя, как детектив читаю. Единственный свидетель, то да се, команда бандитов, которые голову оторвут любому, «если не вынесут сейчас же». Ну, и так далее. Алексей пожал плечами еще раз.
— Я уже сказал: верить или не верить — ваше дело.
— Ну-ну. — Проскурин поднялся, подошел к двери и выключил верхний свет. Кабинет погрузился в темноту. — Подожди-ка, друг ситный. Посидим маленечко в потемках. Он пересек кабинет, пальцем слегка раздвинул тяжелые шторы и посмотрел на улицу. Алексей тоже повернулся к окну. Узкий клин света, отбрасываемый фонарем, едва заметно освещал лицо фээскашника. И было оно вовсе не спокойным, а застывшим, холодным и внимательным. Проскурин вглядывался в сумрак за окном не меньше минуты, а затем аккуратно отпустил штору и хмыкнул: