Черная акула
Шрифт:
— Не помню, — сказал Богдан.
— Но, если бы вы встретили человека, стрелявшего в вас, вы смогли бы его опознать? — настаивал следователь. — Какой он был? Высокий, низкий? Худой или толстый?
— Не помню я, — упрямо отвечал сержант. Как объяснить им, что он действительно не помнит?.. Что все в нем выгорело дотла. Все воспоминания сожрал ужас. Каким был тот, который нажимал на курок? А каким был Ясенев или Уфимцев? Каким был летчик? Пусто в его памяти, пусто. Даже лиц не осталось. Только темнота и ужас. Ужас и темнота. Запах собственного пота и пороха. Боль и смерть. И ужас. Следователь повернулся к стоящему за спиной участковому.
— Вы опросили жителей соседних домов?
— Конечно, — солидно ответил тот. — Никто ничего не слышал.
— Совсем? Такого не бывает. Участковый развел руками.
— Так первое января же. Все по домам. Праздник отмечают.
— М-да. А отец Ясенева?
— Он тоже сказал о летчике, но словесное описание дал плохое. Мокрый, раненый. Сходили в больницу. Врачиха, та, что этого летчика перевязывала, подтвердила: действительно раненый тот летчик был. Портрет тоже обсказать не может. Надо везти обоих в Ростов. Составлять фоторобот.
— Не надо, — донесся от двери жесткий скрипучий голос. Следователь и участковый дружно оглянулись. Богдан с трудом повернул голову. Стоящая у его кровати медсестра удивленно вскинула брови. Как удалось этим двоим войти столь бесшумно? Кто они? Словно услышав невысказанный вопрос, один из вошедших представился, достав из кармана удостоверение:
— Капитан Сулимо, особый отдел штаба округа. Следователь поднялся.
— Следователь по особо важным делам Карчин. Это, — он кивнул на участкового, — младший сержант Плотников. Сулимо кивнул, протянул руку для пожатия.
— Очень приятно. Второй — плечистый молодой парень — тоже шагнул вперед.
— Лейтенант Юдин.
— Это, стало быть, и есть тот самый сержант, которого ранил наш летчик? — Капитан решительно направился к кровати.
— Он самый, — подтвердил следователь. — Но еще пока не доказано, что стрелял летчик.
— Считайте, что уже доказано. На месте происшествия нашли гильзы?
— Да. Мало того, нашли и само оружие.
— Ну? — Сулимо полез в карман кителя, достал какую-то бумагу, развернул, вслух прочел номер. — Совпадает?
— Одну минуточку, сейчас сверюсь. — Следователь открыл кожаный кейс, порылся в нем, сверился с протоколом и кивнул. — Да, все верно. Совпадает.
— Держите. Это справка о том, что данный пистолет закреплен, согласно личной карточке, за Алексеем Николаевичем Семеновым, который в настоящее время разыскивается особым отделом штаба округа за убийство своего сослуживца майора Поручика. У нас есть фотография Алексея Николаевича, и, если вы не возражаете, мы сейчас предъявим ее раненому сержанту.
— Вообще-то полагается пригласить понятых…
— Ну так пригласите, — вдруг резко приказал капитан. — Давайте, младший сержант, позовите кого-нибудь из врачей! И живо! Сулимо повернулся к раненому. А Богдан лежал, боясь даже пошевелиться. Ужас, сосредоточенный до сего момента в голове, растекся, словно лопнувшее яйцо, по всему телу, заполнив собой каждую клеточку. Сержанта трясло. Он узнал капитана. И лейтенанта узнал тоже. Их лица проявились сквозь желто-белые вспышки, отчетливые, страшные, сосредоточенно-отрешенные.
…Широкоплечая фигура, сжимающая пистолет, выстрел и отблеск огня на пуговицах пальто… Богдан вздрогнул. Они пришли, чтобы добить его! Ему захотелось бухнуться с кровати и поползти к их ногам, моля о пощаде. Ужас парализовал разум. Сулимо запустил руку за отворот пальто, и Богдан закричал. Капитан обернулся. Брови его дернулись.
— В чем дело, сержант? Что случилось? Тот стиснул зубы, мелко затряс головой, прошептал едва слышно:
— Н-ничего.
— Не волнуйтесь, капитан Семенов больше не сможет причинить вам зла. Мы оставим пост у больницы. Двое наших людей будут дежурить круглосуточно. — Сулимо повернулся к следователю и пояснил: — Капитан Семенов «афганец», воевал в Чечне, ну и… — он улыбнулся скупо, — как говорят, «крыша поехала». Обидно, конечно. Семенов — классный летчик, и вот такая беда.
— Да, действительно, — поддакнул следователь.
— Где же она? Ага, вот. — Капитан вытянул руку из-под пальто. В ней оказалась небольшая фотография. — Вот и наш капитан. В палату вошел участковый, а за ним пухлый коротышка в халате и белой докторской шапочке, похожей на перевернутую кастрюльку.
— Заходите, доктор, — бубнил участковый, пропуская коротышку вперед. — Проходите.
— Молодец, сержант, — похвалил Сулимо. — Расторопный. Быть тебе старшиной. Тот улыбнулся чуть смущенно.
— Стараемся, товарищ капитан.
— Я и говорю: молодец. Ну, начнем, пожалуй. Время дорого. — Сулимо вновь повернулся к кровати, и раненый моментально съежился, словно его могли ударить. — Так, сержант, в присутствии понятых я представлю вам на опознание фотографию человека, подозревающегося в убийстве.
— Помните об ответственности за дачу ложных показаний, — вставил следователь.
— Вот именно. Капитан наклонился вперед, держа фотографию в вытянутой руке и глядя раненому прямо в глаза. На губах его застыла улыбка. Страшная, мертвая. Под чуть приоткрывшейся полой пальто Богдан различил висящую под мышкой капитана кобуру. Словно сквозь вату до него донесся скрипучий голос:
— Вы узнаете этого человека? Он сглотнул. Ему не хотелось умирать.
— Д-да… — Богдан кивнул. — Да, узнаю.
— Это тот человек, которого задерживали вы и сержант Ясенев? — быстро спросил следователь.
— Да.
— Это он стрелял в вас?
— Да. Богдан мог бы сказать, кто стрелял, но тогда капитан убил бы его. Не зря же лейтенант остался у двери. Нет, нет и еще раз нет. Плевать ему на врача, на медсестру, на следователя, на участкового, на всех, но не на себя. Он должен выжить. Обязательно. И этот летчик… Какая разница ему, Богдану, что случится с летчиком? Это ведь он, паскуда, виноват в том, что его ранили. Он, сука, сделал так, что двое убийц стоят сейчас в палате и тычут ему в морду фотографию. Гад! Сучара!