Черная царевна
Шрифт:
У одного из диванов стоит бог-обманщик Мак, властитель снов, покровитель вина и дурмана. Сегодня он одет подобающе: в черную рубашку, синий жилет, пиджак и брюки. Даже галстук затянут на шее. Анку не предложил ему сесть, и теперь он переминается с ноги на ногу, не решаясь отвлечь старшего бога от его раздумий.
Анку чувствует его взгляд, но не спешит оборачиваться. В каждый миг своего существования он связан незримыми нитями с Царством Мертвых и его обитателями. И сейчас, глядя на пустой город, он видит и чувствует
В Лесу Мертвецов крадутся души. Почти прозрачные, истонченные фигуры стараются держаться в тени, преодолевая ужас, жмутся к людям-деревьям. Деревья похожи на руки — вместо коры грубая обветренная кожа, вместо пальцев тонкие живые ветви. И лица. Много лиц. Они скорбно глядят полуслепыми глазами на тех, кто скользит внизу. Если душа преодолеет лес, то искупит грех, но это почти неосуществимо. След в след за ними идут огромные черные псы. Злые и голодные. Они впиваются в руки, в ноги, в плечи, разрывают на куски, не спеша подбираются к горлу. Когда от грешника остается лишь кровь и тень, псы ложатся под деревья и засыпают.
Высоко в небе раздаются крики. Пронзительные, оглушающие. Это гарпии. Лица деревьев искажаются скорбью, но они не могут избежать своего наказания. Птицы с женскими головами садятся на живые ветви, впиваются когтями в нежную кожу. До утра, пока не рассеется тьма, гарпии будут рвать деревья на куски. Без жалости. Без сочувствия.
Дальше, на юге, в самом сердце снежной пустыни — город Лено. Это город грешников, день наступает здесь лишь на пару часов, а в остальное время сто тысяч черных душ мучаются от ста тысяч пыток.
Далеко-далеко на востоке стоит Храмм — любимый город Анку, город света, где ночь не наступает никогда. Это город мертворожденных детей и невинноубиенных. Здесь, в радости и достатке, они доживают время, отнятое у них в мире живых.
Внизу, у южного подножья горы Флегии, раскинулась пустыня Флегетон. Бредут по ней ссохшиеся, потерявшие надежду мертвецы — карьеристы и властолюбцы. При жизни они не могли насытиться властью, и после смерти осталась с ними знакомая, неутолимая жажда.
Скоро утро. В мире мертвых нет солнца, нет рассветов, но Анку чувствует приближение дня каждым волоском на теле. Скоро небо посветлеет.
Игроки и самоубийцы очнутся в постелях, в домах из красного кирпича, под одной крышей со своими близкими, с теми, кого любили, и город Хель снова наполнится людьми. Пока не погаснет дневной свет, у них будет все, о чем мечтали: богатство и здоровье, молодость и взаимность. Каждый искренний поступок, чувство и доброе намерение — это день, минута или час в добром светлом городе Хель. Но вновь придет ночь, и души снова погрузятся каждая в свой собственный кошмар. И так будет, пока не закончит пересыпаться песок в часах, отмеряющих их срок в Царстве Мертвых.
Когда мертвые искупят свою вину и получат воздаяния за добрые поступки, слуги Анку — черные великаны без сердец и ртов, — не слушая просьб и не отвечая на мольбы, напоят их водой из реки забвения, перевернут песочные часы и отправят души в мир живых, в новое рождение.
Тихо шуршит песок в стеклянных часах.
Уже больше трех тысяч лет Анку смотрит из своего окна и видит одно и то же: воров и убийц, шлюх и насильников, простаков и благородных. Чувствует незримую связь со своими слугами: безмолвными демонами и черными псами, кошмарными госпожами и князьями тьмы. Царство Мертвых дышит с ним в унисон. Привычно и спокойно. Это его дом, родное, знакомое место, но в такой дом не приводят шестнадцатилетних невест.
Он отвернулся от окна. Рядом появился стол с бутылками из толстого разноцветного стекла. Он налил в стакан карего напитка, добавил серебряными щипцами два кубика льда и повернулся к племяннику.
— Так сколько у тебя имен, Нутур?
Мак помедлил, нервно улыбнулся:
— Четыре, дядюшка.
— Не многовато для второго божества?
Бог-обманщик благоразумно промолчал. Анку залпом выпил содержимое стакана, звякнули на дне нерастаявшие кубики льда. Налил еще.
— Что ты подмешал мне тогда?
— Простите, дядюшка! Я действительно думал, что так будет лучше! Вы просили проверить вашу невесту, и я старался придать нашему спектаклю достоверности!..
— Ты далеко зашел! — холодно оборвал его Анку.
Его голос разнесся по башне, и от испуга даже песок в часах зашуршал тише. Мак кусал губы и не поднимал взгляд от пола.
— Если ты посмеешь повторить эту шутку, я отменю все твои имена. — Он сухо щелкнул пальцами. — Вот так. Сразу.
Мак кусал губы.
— Убирайся! — приказал ему Анку, и бог исчез.
В комнате раздался тихий женский смех.
— За что ты так с ним, милый?
Женщина в серебряном вышла из тени шкафов и села на диван. Бог мертвых мягко улыбнулся сестре, прогоняя дурные воспоминания.
— Поделом ему. — Анку поставил на стол стакан. — Не понимаю, отчего вы с Мариной так благосклонны к нему.
— Мы любим лесть, а он хорош в этом, — ответила Мокошь.
В ее руках появился моток пряжи и спицы. Она не спеша расправила нити и принялась вязать.
— Что скажешь о девочке?
— Я испытал ее, как ты и советовала.
Мокошь улыбнулась, не отрывая взгляда от вязания.
— И как?
— Она еще ребенок, сестра. Наивный, добрый и эгоистичный ребенок. Оставь ее в покое — она не годится для той роли, которую ты ей назначила.
— Если так, почему лопаются твои обручи?
Анку задумался, непроизвольно положив руку на грудь, словно пытаясь прощупать их сквозь плоть и кожу.
— Она трогательная…
Он опустил руку, повернулся к сестре и улыбнулся.