Черная часовня
Шрифт:
Ошеломленная, я была готова разреветься как ребенок, пойманный на ужасном проступке и сознающий свою вину. Я не позволяла себе таких эмоций с десятилетнего возраста, с того самого дня, когда Джек Форд впервые разгромил наш дом и избил мать, обзывая ее шлюхой. Я была раздавлена чувством вины. Шоком. Страхом. Но сквозь все эти тяжелые чувства несмело проступало… радостное предвкушение.
– Как вы узнали? Больше никто не догадался. Даже Шерлок Холмс! И давно вы меня раскусили?
– Теперь это уже не важно. Важно то, что мы собираемся делать дальше. Самая главная загадка находится не в Лондоне, а здесь, в Париже… и за его пределами.
Я кивнула.
Ирен Адлер Нортон наконец отпустила мои ноющие запястья. Вид у нее был удовлетворенный и решительный.
Глава пятидесятая
Решение
Да, да, лицо обаятельной женщины, а душа жестокого мужчины. Она ни перед чем не остановится…
Она была полна решимости сделать то, «чего еще не совершала ни одна девушка».
Из дневника
– Я не могу допустить, – сказала Ирен, снова сев за стол напротив меня, – чтобы моя тревога о Нелл и Годфри отвлекла нас от поиска улик здесь, в Париже. Я много размышляла над событиями двух последних недель, – продолжала она тихим, монотонным голосом. – И чувствую, что ужасы прошлой ночи, эти картины ада, мешают мне быть беспристрастной. У меня в голове то и дело возникают сцены, где жертвами страшных обрядов оказываются дорогие мне люди. Для следователя это верный провал. Я начинаю понимать, почему Шерлок Холмс сторонится любых близких отношений. Так что в этом деле мне придется полагаться на твое хладнокровие репортера.
– О, у меня очень горячая кровь, уверяю вас! Никто не переживает за обездоленных или несчастных больше меня. Но когда я играю роль, проводя свои журналистские расследования, которые американская пресса почему-то называет «детективными», я подавляю естественную способность к состраданию. Как вам удалось понять, кто я на самом деле? Я чем-то себя выдала?
Ее губы дрогнули в некоем подобии усталой улыбки. Она поднялась как старуха, опираясь руками на стол, и заковыляла к своей спальне. Вскоре она вернулась, неся с собой стопку писем и небольшой томик, которые швырнула на стол:
– Чем ты себя выдала? Своей бойкой маленькой книжицей о добровольном лишении свободы.
Я лишь моргнула, узнав усыпанную гирляндами цветов обложку моей книги «Десять дней в сумасшедшем доме», по двадцать пять центов за экземпляр и с именем автора на самом видном месте: Нелли Блай.
– Внутри напечатана твоя фотография, – сказала она, – вместе с красочным повествованием о том, как тебя заставляли принимать ледяные ванны или сидеть по четырнадцать часов кряду на жесткой скамье, запрещая при этом даже разговаривать. Сотрудники Пинкертона держат меня в курсе событий в Америке. Агентство обратило внимание на твой тайный отъезд в Париж и попросило приглядеть за тобой, не сомневаясь, что рано или поздно ты откопаешь что-нибудь сенсационное.
– Я собиралась написать «Десять дней в парижском борделе», – призналась я. – Но никак не ожидала столкнуться с двойным убийством!
– А я не ожидала столкнуться с двойным похищением.
Ее реплика заставила меня замолчать, а меня немногое может заставить замолчать. Я теребила кисточки скатерти, не зная,
Всем своим существом я стремилась последовать за Шерлоком Холмсом в Лондон на поиски Джека-потрошителя. События в Париже выглядели слишком бессвязными, слишком запутанными, чтобы я могла охватить картину целиком. Я сомневалась, что даже Ирен Адлер Нортон при всех ее талантах и отчаянной заинтересованности в исходе операции сможет прийти к какому-либо стоящему заключению.
И все же… Шерлок Холмс прав. Покинуть эту женщину в такой момент будет непростительно, хоть я и не привыкла, чтобы обстоятельства чужой жизни ограничивали мою свободу.
– Ты же понимаешь, что, если ты останешься со мной, у тебя получится намного более увлекательная история, – мягко добавила Ирен.
Я подняла на нее взгляд, отчаянно краснея:
– Это не единственное, что меня беспокоит.
– О, ты неутомимая маленькая ищейка в облике хорошо воспитанного спаниеля, и именно такой ты мне сейчас и нужна, Пинк. Ведь чаще всего ты пользуешься именно этим именем? Лучшая ложь – крупица правды, преподносимая как драгоценный камень в фальшивой оправе. Я знаю, что американские «Отважные женщины-журналистки» пишут под псевдонимами.
– Меня зовут Пинк, – подтвердила я. – И всегда так звали, да и сама я привыкла называть себя Пинк. Настоящее имя: Пинки… Элизабет… Джейн… Кокрейн.
Она кивнула и стала перебирать принесенные из спальни письма, раскладывая их перед собой на столе, словно карты Таро, способные предсказать будущее. Я содрогнулась, когда увидела, что все послания были от Годфри.
– Вопрос в том, – начала Ирен, – собирались ли последователи этого или другого похожего культа в Уайтчепеле прошлой осенью. Вопрос также в том, участвовал ли в оргиях Келли или один из других подозреваемых в преступлениях Потрошителя.
– Лунатики в Уайтчепеле? Вряд ли: англичане не питают слабости к странным религиозным культам.
– Верно, всех лунатиков они спровадили в Америку два столетия назад.
Проблеск обычного для Ирен остроумия обрадовал меня.
– Религиозных маньяков можно встретить среди представителей любого народа, – продолжала она, – даже среди британцев. Кроме того, власти Лондона с самого начала подозревали, что убийцей окажется кто-то вроде Келли. Обитатели Уайтчепела и бедные иностранцы, бывает, объединяются, чтобы практиковать странные обряды.
– Париж – не Лондон.
– Нет. Но ведь Париж в последние дни сам не свой.
– Сам не свой? – Я подумала, что разум примадонны все еще пребывает в замешательстве, да и кто стал бы ее винить?
– Именно, – настаивала Ирен. – Подумай сама! Всемирная выставка привлекла в сердце Парижа из самых разных земель тысячи людей: тех, кого большинство парижан при обычных обстоятельствах посчитало бы дикарями. Неужели ты думаешь, что грубые совокупления и жестокие увечья, свидетелями которым мы стали прошлой ночью, никогда не случались раньше? Что резня, устроенная Джеком-потрошителем в Уайтчепеле, беспрецедентна? Попроси меня как-нибудь, когда будешь чувствовать себя особенно сильной, рассказать тебе о брачном обряде арабских невест, описанном бесстрашным исследователем сэром Ричардом Бёртоном. Ритуальные увечья, о которых он рассказывает, очень похожи на те, что мы видели у жертв в Париже. Вспомни, что пишет Крафт-Эбинг: преступления на почве страсти происходили и происходят повсеместно, во все времена, и их жертвами становятся не только женщины и дети, но иногда даже мужчины.