Черная часовня
Шрифт:
– Мы были так заняты, что почти не заметили тех событий. Премьера состоялась двадцать девятого декабря, на пороге Нового года. Спектакль обошелся нам в шестьдесят шесть тысяч фунтов и почти год непрерывных усилий.
Названная сумма ошеломляла, но Ирен сосредоточилась на другой цифре.
– Двадцать девятого, – пробормотала она, снова зыркнув на меня.
Благодаря нашему обсуждению сегодня утром я вспомнила, что последнее из убийств, приписываемых Джеку-потрошителю, было совершено двенадцатого ноября. Брэм Стокер находился в Лондоне в течение всего периода времени, когда Потрошитель
Моя подруга внимательно смотрела на мистера Стокера поверх чайной чашечки мейсенского фарфора. Она послала за чаем, пока мы ждали визита импресарио, и теперь мы все угощались крошечными французскими закусками и выпечкой. Я виновато подумала об Элизабет, сидевшей без десерта в спальне Ирен, но эта мысль не помешала мне потянуться за очередным глазированным пирожным.
– Шотландская пьеса не доставила вам неприятностей? – спросила Ирен.
Даже я, не особенно сведущий в театральных делах человек, знала, что в течение столетий все постановки «Макбета» преследовал злой рок и что суеверные актеры отказывались произносить вслух название пьесы за кулисами или вне театра, пока она шла на сцене.
– Никаких, – быстро отозвался театральный антрепренер, – если не считать пренебрежительного отзыва Джоржа Бернарда Шоу. Впрочем, чего ожидать от профессионального брюзги? Хотя и Шоу не мог не похвалить декорации нашего нового художника, Джозефа Харкера. Мы даже побывали в Шотландии, чтобы изучить место действия пьесы, и я настолько очарован теми краями, что собираюсь обязательно вернуться туда для длительных прогулок.
– Конечно, – улыбнулась Ирен. – Ведь это ваш любимый способ путешествий: пешком и в одиночку.
– По роду деятельности я вынужден постоянно находиться среди людей, в некоем контролируемом столпотворении, если можно так назвать театральную жизнь. Поэтому я наслаждаюсь редкими моментами одиночества и возможностью размяться на фоне пустошей и обветренных скал. Картины Харкера, изображающие почерневшие шотландские замки и форты, очень точно передают обстановку тех мест. Я помог ему арендовать мастерскую в театре ее величества, и Ирвинг настаивает, чтобы мы и в будущем привлекали его к работе. Нет, пьеса имела потрясающий успех! Ставить «Макбета» сразу после «Фауста» оказалось верным решением. А репетиции даже воодушевили меня на то, чтобы оставить написание коротких рассказов и заняться чем-то более серьезным. Скоро я завершу работу над моим первым романом.
– Романом! В нем будет что-нибудь о Джеке-потрошителе?
– О моя дорогая, нет! Должен признаться, мастерское исполнение Ирвингом роли Макбета вдохновляет меня куда сильнее, чем любое настоящее кровопролитие. Но там будут сокровища и настоящая любовь, злодейства и много старинных суеверий моей родной Ирландии, и, быть может, совсем чуть-чуть крови. Публике это нравится. Вы, надеюсь, знакомы с последней написанной мной сказкой под названием «Скво», где действуют безжалостный американец, «железная дева» и мстительная мама-кошка?
– Не хотелось бы мне встретиться с кем-нибудь из них, – пошутила Ирен с притворным содроганием. – Ни с типичным безжалостным американцем, ни со смертоносным средневековым орудием пытки, ни с обиженной матерью любого вида. «Скво»… Какое американское название. Будто написано Буффало Биллом.
– Довольно славный малый. Я познакомился с ним на трансатлантическом рейсе. Пока я развлекал пассажиров чтением абзаца-другого из своих работ, он читал их мысли.
– Буффало Билл читал мысли? – рассмеялась Ирен. – А я думала, что он эксперт совсем в других делах.
– О, его представление «Дикий Запад» снискало ему славу международного шоумена. Так что он, пожалуй, умеет все на свете. Даже избалованный Париж был очарован его стрелками, искусными наездниками и краснокожими, хотя все это – лишь зрелищный спектакль о днях давно минувших. Ваша Америка уже не тот дикий мир, каким представляется нам, европейцам.
– Пожалуй. Дикие края теперь не так уж легко отыскать. Как и Шотландию времен Макбета. Может, последние остатки дикого нрава теперь живут только в наших сердцах и умах.
– Очень верно подмечено.
Наступило молчание, во время которого я почти могла расслышать, как крутятся шестеренки у Ирен в голове, пока она готовится сменить тему разговора.
– Надеюсь, мы не сильно смутили вас в ту ночь, когда встретили вас в сопровождении полицейского, – произнесла она, наклоняясь немного вперед.
– Вы засвидетельствовали мои достоинства как гражданина. – Он выразительно посмотрел прямо на меня, чего обычно не случается в присутствии Ирен. – Особенно мисс Хаксли. Мне ужасно жаль, что я не узнал вас. Обстановка была несколько…
– Непривычной, – закончила его мысль Ирен.
Мистер Стокер отставил в сторону хрупкое блюдце, где еще недавно громоздилась целая гора выпечки, которую он поглотил за время нашего разговора. Время обеда уже давно прошло, но он не осмеливался покинуть нас без разрешения моей подруги, а она не собиралась давать таковое, пока не выжмет из него все сведения до последней капли.
Наш гость был достаточно умен, чтобы понимать необходимость объяснить свое присутствие в доме терпимости, но при этом достаточно мудр, чтобы оттягивать признание, пока его не спросят напрямую.
– А увидеть там вас… – начал было он и остановился на полуслове.
– По роду своих занятий частным сыском я помогаю некоторым высокопоставленным клиентам, – ответила Ирен с открытой улыбкой. – Такие люди предпочитают, чтобы их агенты оказывались на месте расследования будто бы случайно – как, например, произошло и с вами.
Стокер серьезно кивнул.
– «И эта случайность нас в трусов превращает», – перефразировал он поэта [64] . – У меня тоже есть именитые партнеры, и иногда мне приходится сопровождать их… в сомнительные места.
64
«И эта мысль нас в трусов превращает» – строка из монолога Гамлета одноименной трагедии У. Шекспира (пер. Н. Гнедича).