Черная часовня
Шрифт:
Маленькие размеры и убожество покойницкой поразили меня сильнее всего. Из-за арочного потолка она напоминала тоннель или склеп, или даже винный погреб, если не считать того, что и потолок, и стены были покрыты грязно-белой известкой.
Высоко на одной из стен крепился черный деревянный поручень с металлическими крюками, на которых висели друг за другом предметы одежды жертвы, словно в прачечной самой смерти. Высокие ботинки бок о бок с чулками, грязные панталоны рядом с нижней юбкой и фартуком, лиф из ткани в полоску и штопаный жакет. Весь костюм
В помещении стоял почти неуловимый запах разложения. Я порадовалась, что рядом с нами нет свидетелей, которые заметили бы, как я дрожу от холода и от вида центрального «украшения» склепа, на которое я, изучив все сторонние детали, наконец решилась обратить взгляд.
Тело лежало на спине на каменной столешнице, возвышающейся на два фута над полом, укрытое несвежей льняной тканью от плеч до коленей.
Лицо женщины было бледным, как я и ожидала. Но я не ожидала, что она будет выглядеть так обычно, так буднично – будто готова в любой момент зашевелиться, открыть глаза, сделать вдох… потревоженная моим присутствием.
Она не отличалась ни красотой, ни уродством. Лицо обрамляли прямые каштановые волосы, забранные назад. Темная полоса у основания шеи напоминала шнурок вроде тех, на которых носят дешевые побрякушки. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы признать в ней тонкую грань между жизнью и смертью, проведенную безжалостным стальным лезвием.
– Горло перерезано, как у всех жертв Потрошителя, – заметила Ирен.
По ее тону я поняла: пока я изучала покойницкую и тело, примадонна в свою очередь изучала меня.
– Разрез выглядит таким… чистым, – сказала я.
– Без сомнения, они стерли кровь, перед тем как сделать фотографии. Но мне интересно, вымыли ли жертве лицо.
– Почему?
– Она похожа не на уличную девку, а скорее на прачку или работницу фабрики. Проститутки обычно используют яркую дешевую косметику, и в случае насильственной смерти власти обязаны оставить лицо нетронутым, чтобы жертву могли легко опознать.
– Вы хотите сказать, полиция не желает, чтобы ее опознали?
– Я лишь говорю, что интересно бы узнать, была ли на лице убитой косметика. Но у мужчин странное отношение к подобным вопросам: они запросто могли умыть жертву в попытке вернуть ей достоинство, приличествующее мертвым, и даже не задуматься о том, что уничтожают главные отличительные признаки, по которым ее можно опознать. Конечно, мое предположение имеет смысл только в том случае, если она вообще работала проституткой и имела привычку краситься.
– А как насчет… ран?
Ирен молча указала на простыню, которая пересекала тело женщины, превращая его в подобие «распиленной» на сцене ассистентки фокусника: мертвенно-белые ступни и колени с одной стороны; обнаженные плечи, шея и голова – с другой.
Какой же неведомый фокусник распилил это тело и каким
Примадонна наклонилась вперед и приподняла край полотна.
Я сжала кулаки с такой силой, что ладони обожгла боль, будто у меня из рук вырвали невидимые поводья. И услышала сдавленный стон. Свой собственный. У женщины не было грудей: на их месте зияли открытые раны.
Я подумала о медиках и полицейских следователях, которые смотрели на эти увечья и поражались их жестокости, хотя люди их профессий постоянно сталкиваются с ужасами, терзающими человеческое тело. И все же лишь женщина могла понять опустошающую трагедию, когда нечто, присущие только ее полу, было столь бесчеловечно изуродовано.
Неожиданно в голове у меня снова промелькнул корсет с распущенной шнуровкой, который болтался теперь над головой женщины, и кровавые розы, украшающие его верхний край. Если бы бедняжка выжила в нападении, этот предмет гардероба стал бы для нее не более чем насмешкой.
На лице Ирен застыла непроницаемая маска. Она бросила быстрый взгляд в мою сторону, желая убедиться, что я тоже держу себя в руках, после чего вернула простыню обратно с такой бережностью, что ткань опустилась на изуродованное тело, словно легчайшая вуаль.
Руки примадонны взялись за нижний край простыни, а глаза вопросительно посмотрели на меня. Посчитав, что немого вопроса недостаточно, она уточнила:
– Вы в состоянии продолжать?
– Ей таких вопросов не задавали. Я готова.
Но Ирен уже снова заглядывала под полотно.
Такое неуважение к интимной жизни человека было очень трудно перенести. Но я напомнила себе, что на этом самом месте уже стояли доктора и делали то же самое, чем сейчас заняты мы, а то и больше. Что тело уже проинспектировано мужчинами. И что мы тоже женщины, как и несчастная жертва, и сейчас осматриваем ее лишь с одной целью: сохранить жизни таких, как она.
Однако… простыня уже была поднята, и я подошла поближе к Ирен, чтобы увидеть то, что видела она.
Примадонна вдохнула и задержала дыхание так надолго, что я уже стала опасаться, как бы она не потеряла сознание. Я же, мне казалось, и вовсе перестала дышать. Меня одолело бешеное головокружение. Вешалка с одеждой то уплывала, то приближалась, норовя вонзить пустые крюки прямо мне в глаза. Ослепить меня в наказание за то, что я посмела увидеть…
– Травмы, судя по всему, внешние, – наконец произнесла Ирен, снова начав дышать.
У меня задрожали ресницы, и я еще сильнее вонзила ногти в ладони.
– Очень странно, Нелл, – продолжала моя спутница. Ее голос будто доносился до меня со дна глубокой бочки.
Я была не в состоянии реагировать даже на то, что она назвала меня чужим именем.
Внезапно я почувствовала, что она крепко схватила меня за локоть:
– Не вздумайте хлопнуться в обморок; здесь негде присесть, кроме стола, и негде лечь, кроме пола.
Я покачала головой, стараясь прогнать стаю мух, которые упорно жужжали у меня в ушах, и крепко ухватилась за запястье Ирен.