Черная часовня
Шрифт:
– Думайте о картине в целом, – уже мягче продолжала она. – Что все это может значить. Интимные части тела этой женщины… не удалены хирургическим путем, а просто-напросто отрублены. В целом же тело осталось нетронутым, если не считать нескольких ссадин. Нет выпущенных кишок, глаза не выколоты. Почему Потрошитель изменил стиль? У лондонских жертв всегда были вырезаны внутренние органы. Я уверена, что если мы как следует расспросим работников морга, то узнаем, что с женщинами из дома на улице де Мулен обошлись так же, как с этой.
Мысль о том, что подобные страшные увечья таились под кровавой пеной шелка и кружев
Но потом я подумала, что мне выпала честь – да-да, честь! – узнать об этих зверствах и противостоять им, чтобы другим женщинам города не пришлось с ними столкнуться. И я сделала глубокий вдох. Странно, что в воздухе не чувствуется тяжелого металлического запаха крови и что мне так жарко, будто я опустилась на низшие круги ада, хотя в комнате стоит холод. Странно, что гул в ушах прекратился, что я все еще стою на ногах и что простынь снова опускается мягким снежным пологом, скрывая из виду чудовищные раны…
– Вы ожидали чего-то подобного? – спросила я.
– Я ожидала увидеть результат кровавой резни. Но не такое. Похоже, перед нами уникальное явление в истории бесчеловечности.
– Сначала она была убита, а изувечена позже, как все жертвы Потрошителя?
– Я в этом не уверена. – В голосе Ирен звучала тревога, которой мне не доводилось слышать раньше. – Я в этом совершенно не уверена.
Если бы я намеревалась упасть в обморок, теперь было бы самое время. Но момент прошел; я снова черпала силы в обещании, которое когда-то дала самой себе: ничто в этой жизни, как и в смерти, не смутит меня. Я не позволю себе ни минуты блаженного забытья – ни сегодня, ни когда бы то ни было в будущем.
Такова страшная цена стремления быть женщиной, знающей жизнь не понаслышке.
Глава двадцать седьмая
Череп под кожей
Отвратительная очарованность моргом, присущая уму женщин – как местных, так и иностранок, – является одним из тех феноменов, которые приходится наблюдать в жизни, но невозможно объяснить.
Из дневника
Много минут спустя мы стояли бок о бок, прислонившись спиной к стене снаружи покойницкой. Холодный камень вытягивал тепло из наших тел, но мы не могли заставить себя пошевелиться.
– Так, значит, ни одно из лондонских убийств не может по жестокости сравниться с тем, что сделали с этой женщиной? – спросила Ирен.
Мне подумалось, что стена, на которую я опираюсь, так же холодна и тверда, как плита, на которой лежит тело. Сама я чувствовала себя пустой и лишенной эмоций, словно ходячий труп. Однако послушно принялась перебирать в уме факты о смертях, которые произошли в Лондоне не так давно.
– Ну, сама я, конечно, ничего не видела. Но из разговоров было понятно, что по природе своей убийства можно назвать самой настоящей резней: все равно что вскрытие, проделанное обезьяной. Здесь же мы видим спокойное, умышленное нанесение увечий, что, по моему мнению, гораздо страшнее.
– Значит, я была права, оградив Нелл от такого зрелища. Но не ошиблась ли я, решив, что вы сумеете справиться лучше нее?
– Тут дело не только в крови, Ирен, но в природе нападений. Они стали более…
– Более мучительными для женщин, которые оказались их свидетелями. Тем не менее в каждом случае горло перерезано.
– В Лондоне, по крайней мере, это был удар милосердия. Увечья наносились лишь после смерти жертвы.
Ирен кивнула:
– Джек-потрошитель чудовище, но он увечил только мертвых женщин. Верьте или нет, но и раньше такое случалось. Если он на самом деле перебрался в Париж, то стал еще более жестоким. Я не хирург, но мне кажется, что раны этой женщины и, возможно, первых двух были нанесены до гибели жертв или послужили ее причиной.
Я закусила губу и сделала глубокий вдох – один из тех, какие Ирен использовала, чтобы успокоить свои эмоции, – и постаралась говорить ровным тоном:
– В то время как лондонского Джека-потрошителя привлекали внутренние органы, парижский убийца сосредоточился на внешних. Груди отрезаны, а между ног…
Ирен кивнула, останавливая меня:
– Удары направлены исключительно на женские органы: источник как наслаждения, так и боли для каждой особи нашего пола.
– Конечно! Он атакует органы деторождения.
– Либо просто наиболее женственные части тела жертвы как до материнства, так и после. У многих из уайтчепелских жертв были дети, но не у Мэри Джейн Келли?
– Вы правы.
– Она была самой молодой и самой привлекательной?
– Господи, да. – Голос у меня невольно сорвался. Ей было всего двадцать пять, ровно столько же, как и мне сейчас. Я стиснула кулаки и обратилась к тому, что всегда вызволяло меня из душных коварных объятий сентиментальности: к холодным фактам. – У остальных уже не хватало зубов и вообще износ был лет на двадцать побольше, хотя одна из них все же могла находить удовольствие в «развеселой жизни», несмотря на сопутствующие ей тяготы. Я говорю о Кэтрин Эддоус. Та считалась почти хорошенькой, с каштановыми волосами и светло-карими глазами. Она даже одета была со вкусом: в черный жакет с манжетами и воротником из искусственного меха и капор, отороченный зеленым и черным бархатом и украшенный черным бисером. Уверена, она выглядела куда «веселее», чем Мэри Энн Николз.
– Но при этом стала жертвой самого зверского убийства, последней перед Мэри Джейн Келли. И разве Кэтрин Эддоуз не назвалась именем Мэри Энн Келли, когда была арестована?
– Да. Она жила с мужчиной по фамилии Келли.
– А предыдущую жертву звали Мэри Энн?
– Первую жертву. Мэри Энн Николз. Вы думаете, что преступник просто перепутал имя жертвы? Что он искал конкретную женщину, и как только нашел ее, убийства прекратились?
– Не знаю. Подробности преступлений Потрошителя все равно что дьявольская симфония. В ней есть все: развитие и основная тема, мотив и репризы, но дирижирует сам сатана, а мы должны танцевать под его безумную музыку. – Ирен оттолкнулась от стены и выпрямилась. – В гостинице у меня есть словарь этого сатаны, и я покажу его вам. Вы узнаете то же, что узнала и я: подобные преступления и подобная жестокость не являются редкостью, хотя и не часто становятся достоянием публики. Даже мерзкое письмо Потрошителя о том, что он съел почку жертвы: «Было очень вкусно», – по-моему, так он заявил, – и такой прецедент уже был.