Чёрная хризантема
Шрифт:
— После воскрешения они стали собственностью Конфедерации. Не называйте их людьми, сенешаль.
— Вы многое о нас знаете.
— Ещё немного комплиментов, и я решу, что вы хотите жениться на мне. Мёртвые должны получить заслуженный покой. А эти твари — мерзость и скверна. Они должны быть преданы земле, а не расхаживать среди живых. По сравнению с обычаями Европы даже смерть кажется милосерднее.
— Мы считаем иначе. Они сами выбрали свою участь.
— Поэтому вы превращаете людей в отвратительные ходячие могилы? Мерзость. Мне никогда не понять ваш народ, сенешаль.
— Вы готовы,
— Похоже, эта встреча будет необычной, раз вы решили сопровождать меня.
— Вы правы.
— Тогда верните мою одежду. — Сато подёргала воротник своей куртки двумя пальцами. — Я не хочу предстать перед делегацией в этих отрепьях.
Блэк кивнул. Через минуту одна из охранниц принесла чёрный комбинезон из интеллектуальной материи и швырнула его хитокири.
— Сейчас я деактивирую браслеты, — предупредил Блэк, вытаскивая из широкого рукава пульт.
Сато слегка пошевелилась, сбросив цепи на пол.
— Вы отвернётесь, сенешаль? — спросила она, разворачивая одежду. — Или хотите посмотреть, как я раздеваюсь?
Блэк закатил глаза и повернулся к стене. Сато побросала одежду в угол и переоделась под бдительным присмотром гиноботов, готовых пресечь любое подозрительное движение. Она вновь защёлкнула браслеты на лодыжках и запястьях.
— Я закончила, — объявила хитокири.
Матовая материя плотно облегала всё тело, позволяя разглядеть крепкие мышцы, доведённые до совершенства постоянными упражнениями.
— Вы хорошо выглядите, магос...
— Хватит болтовни, — рявкнула Сато, но тут же смилостивилась: — Ведите.
Дар Немногих всегда подсказывал ей, как поступить в той или иной ситуации, и Сато никогда не пренебрегала им. Эта встреча станет судьбоносной.
— Вы кое-что забыли, — сказал сенешаль.
На виске хитокири запульсировала жилка.
— Опять намордник?
— Если вы будете называть его маской, то...
— ...ничего не изменится. Давайте сюда эту штуку.
* * *
Минерва шла, проклиная архитектора Цитадели и Голоса, из-за которых ей пришлось тащить оружие. По ощущениям, оно становилось всё тяжелее с каждым шагом. Движения советницы были неловкими, пальцы едва слушались и готовы были разжаться в любой момент. Войти в допросную комнату ей помогла Аканэ. Минерва сомневалась, что смогла бы миновать дверной проём с первой попытки. Её болезнь прогрессировала. Времени оставалось всё меньше.
Минерва с облегчением положила свою ношу на стол и села. Аканэ встала у неё за спиной, скрестив руки на груди. Комната для допроса была разделена на две части бронированным стеклом. Убранство было одинаковым с обеих сторон — прикрученные к полу стальные столы и стулья — со стороны заключённой один, со стороны посольства три. Голоса поставили на стол поднос и вышли.
Все подземные уровни были слабо освещены. Как и в остальной крепости, здесь не было окон, и создавалось впечатление, что здание находится под землёй. В надземных коридорах и кабинетах располагались инфопанели, которые транслировали повседневную жизнь города, но темница была лишена этой роскоши.
Через несколько минут в коридоре загремели бронированные подошвы
От одного лишь вида воительницы в крови начинали пульсировать благоговение и почтение. Её поступь казалась угрожающей. Всё дело в скудности движений, поняла Минерва. Каждый жест был точен и выверен — ничего лишнего. Каждый шаг демонстрировал боевой дух и честолюбие. Даже в цепях она выглядела грозной и опасной, готовой в любой момент вступить в схватку, и держала себя с достоинством человека, привыкшего повелевать.
Воительница встала в центре комнаты. Нижнюю часть лица скрывала пластиковая маска, лоб охватывал широкий обруч из пси-подавляющей ауристали, похожий на вычурную диадему. Ярко-голубые глаза смотрели на Минерву сквозь зеркальную перегородку.
— Видите украшение? — спросила Аканэ.
Под горлом принцессы был закреплён массивный знак в виде красного солнца, от которого расходилось десятка полтора лучей, и скрещенных перьев.
— Солярный символ называется Кёкудзицу-ки, флаг Восходящего солнца. Его носят воины, которые сражаются не ради себя или рода, а во славу Японии. Они ставят интересы страны выше своей личности. Ястребиные перья — знак того, что воин получил своё звание в сражении.
— Вы готовы к разговору, магос домина Серас? — спросили Голоса.
В ответ раздалось неразборчивое бурчание.
— Снимите маску.
Один из гиноботов приблизился и начал расстёгивать расположенные на затылке фиксаторы, неожиданно ловко действуя толстенными пальцами.
У Минервы перехватило дыхание.
«Зачем ты вернулась? И почему молчишь?»
Знакомое лицо выражало непреклонность и решительность, глаза грозно сверкали. Она не из тех, кому храбрости придаёт оружие в руке. Прожитые годы лишь увеличили гордость воительницы.
— Выглядит как Недвижимый Защитник, — заметила Аканэ.
Уже тогда, много лет назад Минерва заметила в принцессе дикую ярость, издревле свойственную японским воинам, ярость необузданную, но в то же время возвышенную. Ни воспитание, ни образование не смогли притупить её. Ярость была последним средством. Воин, одержимый ей, ничего не боится. Воин, который боится смерти, не имеет шансов против того, кто не боится.
Та женщина, которую знала Минерва, изменилась. Теперь она стала чем-то средним между национальным героем и военным преступником. В душе принцессы царили холод и озлобленность.
Принцесса заговорила:
Гокураку мо
Дзигоку мо саки ва
Ариакэ но
Цуки но кокоро ни
Какару кумо наси
Голос был хриплым, как будто заржавел из-за длительного молчания.
— Что она сказала? — спросила Минерва.
— Я сказала, что в этой сраной маске невозможно дышать, — прорычала принцесса.
Гиноботы издали предупреждающую трель.
— Это дзисэй, предсмертное стихотворение, — пояснила Аканэ — «Ни раем, ни адом меня уже не смутить, и в лунном сиянье стою, непоколебим — ни облачка на душе». Ценить прелесть жизни может лишь тот, кто готов к смерти. Воин живёт одним днём, не зная, увидит ли вечернюю зарю. Она готова к смерти.