Черная книга

Каверин Вениамин Александрович

Но за исключением врачей никто не имел права на самостоятельную работу. Много сотен евреев были вынуждены работать задаром в разных военных и гражданских учреждениях, часто им приходилось даже приплачивать, чтобы добиться мало-мальски человеческого обращения со стороны начальства.

Для лиц, занятых в торговле и промышленности, были установлены следующие правила: возбранялось брать на работу еврея без специального разрешения биржи труда. Для получения такого разрешения приходилось выполнять массу формальностей и, между прочим, доказать, что данный еврей ”незаменим” и что предприниматель не в состоянии найти для данной работы румына; после всего этого разрешение нуждалось еще в подписи сигуранцы. Каждый еврей — рабочий или служащий — обязан был иметь своего дублера, которого этот еврей должен был в кратчайший срок обучить, с тем, чтобы подготовить таким

образом себе замену. Все евреи призывного возраста (19—55 лет) должны были вносить военный налог в размере от 2000 до 12000 лей. Мужчины, не работавшие на предприятиях, забирались в рабочие батальоны и отправлялись на работу в глубь страны, причем кормиться и одеваться они должны были за собственный счет.

Таково было положение евреев до июня 1942 года. К этому времени генерал-губернатор Маринеску добился отставки бургомистра Поповичи. Сразу же был издан приказ о том, чтобы выслать в Транснистрию всех обладателей разрешений, подписанных Поповичи. Одновременно подверглись высылке и те, у кого были отняты разрешения на работу, а также инвалиды, не попавшие в рабочие батальоны. Всего в июне 1942 года было выслано около 6000 евреев.

В том же году в Черновицы прибыла небольшая партия евреев беженцев из Польши — 60—80 человек. Хотя польские граждане находились сначала под защитой Чили, а потом Швейцарии, Маринеску выдал этих польских евреев немцам, которые немедленно отправили их обратно в Польшу. Даже полицейский чиновник, сопровождавший несчастных к польской границе, говорил, что никогда в жизни ему не приходилось видеть такого жестокого обращения с людьми. И случись ему еще раз получить такое задание, — заявил он, — он предпочитает покончить с собой.

Таким образом, к августу 1942 года в Черновицах оставалось около 16000 евреев. Вместе с тем, беспрерывно росло количество ограничений для евреев.Так, евреям было запрещено ходить по улицам в недозволенные часы, т.е. от часу дня до 10 часов следующего утра. Рабочим были выданы специальные пропуска, которые, однако, давали им только право ходить на работу и обратно. Евреи не имели права выходить за пределы городской черты. В апреле 1942 года была создана еврейская религиозная община, в обязанности которой входило также выполнение распоряжений властей.

В функции общины входила, между прочим, мобилизация евреев для рабочих батальонов. Многочисленные денежные контрибуции, возлагавшиеся на евреев, также должны были взиматься через общину. Весной 1943 года в Черновицы был назначен новый генерал-губернатор — Драгалина. Этот Драгалина числится в первом десятке преступников в списках виновников войны, опубликованных Советским правительством. Его вступление в должность Черновицкого губернатора совпадает с тем временем, когда уже всем было ясно, что Германия проиграла войну, и близится час расплаты для виновников войны. Драгалина воздержался поэтому от того, чтобы еще более ухудшить режим, установленный для евреев. Во время инспекторской поездки по концентрационным лагерям он даже выпустил из лагерей часть евреев, попавших туда из-за отказа носить желтую звезду. В январе 1944 года он приказал, наконец, снять желтые повязки.

Когда в марте 1944 года фронт вплотную приблизился к Буковине, евреи стали опасаться, что немцы уничтожат город и жителей, как они это сделали во всех других украинских городах. Драгалина обещал эвакуировать евреев; на самом же деле он выдал очень немного пропусков, распределив их, главным образом, среди служащих общины. Когда, однако, 24 марта Красная Армия форсировала Днестр, несколько сот еврейских семейств успели, воспользовавшись паникой, бежать из города. В тот же день управление городом перешло в руки немцев. 26 марта передовые части Красной Армии вошли в предместья Черновиц и после трехдневного боя, происходившего вне города, немцы отступили, не успев причинить населению ущерб... Разрушения в городе были не очень значительны. Немцы подожгли две фабрики, телефонную станцию, здание полиции и два жилых дома в центре города. За день до отступления они подожгли также резиденцию архиепископа, — провокационный акт, долженствовавший вызвать эксцессы против евреев. Но сторож здания сумел локализировать пожар и обнаружил преступников.

В период немецко-румынской оккупации в Черновицах существовала нелегальная коммунистическая организация, в нее входило около 80 человек: евреи, поляки, украинцы.

ПИСЬМО РАХИЛЬ ФРАДИС-МИЛЬНЕР [19] (Черновицы).

Подготовили к печати Илья Эренбург, Р. Ковнатор.

Мы жили в Черновицах. 6 июля пришли враги. Мы не смогли эвакуироваться: муж работал в военном автогараже, ребенок заболел.

19

Рахиль Фрадис-Мильнер с семьей с 1960 г. в Израиле. Александр (Шура) Фрадис закончил Технион в Хайфе и работает инженером.

Евреев согнали в гетто и стали отсылать в Транснистрию. [После того, как выслали 50000 [20] людей, высылки были временно приостановлены. 7 июня 1942 года их возобновили и] [21] мы попали в первую очередь.

Ночью пришли румынские жандармы. Мы знали, что нас ждет смерть, а трехлетний ребенок безмятежно спал. Я его разбудила, дала ему игрушку — медвежонка, и сказала, что мы едем в гости к его двоюродному братику.

Нас повезли в Тульчинский уезд на каменоломню. Там мы пробыли 10 дней почти без еды, варили борщ из травы. Вместе с нами отправили умалишенных из еврейской больницы, их не кормили, и они душили друг друга. Потом нас перевели в Четвертиновку, так как на каменоломню прибыла новая партия евреев из Черновиц.

20

См. примечание [18]

21

Этот абзац восстановлен Р. Фрадис-Мильнер в Израиле.

Всех разместили в селах Тульчинского уезда — в конюшнях и свинарниках. Били, издевались. В середине августа приехали немцы, вызвали всех и спросили, хотели бы мы работать. Они сказали, что возьмут нас на работу и будут хорошо кормить.

13 августа прислали грузовики, приехали две легковые машины с немецким начальством из Винницы. Стариков, больных, матерей с грудными детьми и многодетных отделили, работоспособных и матерей с одним или двумя детьми погнали пешком.

Мы перешли через реку Буг. Там разделили навеки людей. Многие мужья остались без жен, дети без родителей или наоборот... Нам повезло: мы оказались вместе — я, муж и Шура. Мы прибыли в Немиров. Там был лагерь для местных евреев — их было человек 200-300, все молодые и здоровые (остальные были уже убиты). Нас привезли к ним во двор, мы просидели ночь, а на рассвете показались немировские евреи в лохмотьях, с ранами на босых ногах. Когда они увидели наших детей, они стали кричать и плакать. Матери вспоминали своих замученных малюток. Мы с трудом верили их рассказам. Один рассказал, что убили его жену и трех детей, другой, что у него убили родителей, братьев и сестер, третий, что замучили его беременную жену.

К утру возле лагеря собрались украинцы. Мой ребенок выделялся золотыми волосами и голубенькими глазенками. Он всем нравился, и одна украинка предложила мне, что она его усыновит: ”Все равно вас убьют, жалко ребенка, отдайте его мне”. Но я не могла отдать Шуру.

В три часа дня нас перевели в наш лагерь. Когда мы к нему приблизились, еще больший ужас охватил нас. Это было здание старой синагоги, полное перьев от разодранных подушек.

Всюду валялись кофточки, детские туфельки, старая посуда, но больше всего было перьев. Оказалось, что в эту синагогу немцы согнали немировских евреев и отсюда повели их на казнь. Хорошие вещи забрали, а старые остались. В подушках искали золото и потому разорвали их. Нас окружили колючей проволокой и заперли. Приезжали полицмейстер Гениг и его помощник ”Крошка”.

Вечером пригнали к нам стариков, больных и детей, которых румыны отказались оставить на их стороне. Это было страшное зрелище...

20 августа утром устроили перепись: отобрали работоспособных, человек 200, оставались еще 100 стариков и больных, 60 детей. Полицмейстер Гениг, улыбаясь, сказал: ”Еще один нескромный вопрос — кто из женщин в положении?” Назвалась Блау, женщина на восьмом месяце, мать пятилетнего ребенка. Он ее записал, потом всем приказал собраться, идти без детей на работу. Оставались только матери с грудными детьми. Я решила — пусть застрелят, а Шуру я не оставлю. Я стою с ним. Ко мне подошла молодая женщина в слезах и сказала: ”У меня ребенок десяти месяцев, я боюсь остаться, чтобы меня не застрелили”. Я ей предложила, чтобы она оставила ребенка мне.