Черная книга
Шрифт:
Это было все, что осталось от сожженных людей.
Убийцам не понадобились здесь сложные, специально оборудованные кремационные печи с особой вихревой тягой системы ”Циклон” — для своего кровавого дела они обошлись нехитрыми варницами.
Главными палачами были немцы-колонисты. Их здесь было много: русские названия деревень и сел перемежались с названиями немецкими: Мюнхен, Радштадт и т.д. Вместе с названиями немецкие колонисты перенесли на русскую землю кровавую жестокость, свойственную этим ”арийцам”. Эти люди обагрили кровью невинных землю, их приютившую. Как на праздник, съезжались они к степным варницам. Они грабили
Перед варницами людей раздевали донага, выстраивали у края шахты и расстреливали в упор из автоматов, стреляли, главным образом, в голову. Осколки хрупких черепных костей разлетались в стороны, их не убирали. Трупы падали в печные шахты.
Когда шахта наполнялась до краев, трупы обливали керосином. Пучки соломы заранее были разложены по углам. Жир, вытапливаясь из трупов, усиливал горение. Вся округа была затянута дымом, отравлена смрадом горящего человеческого мяса.
Вещи казненных увозились на железнодорожную станцию, где происходила сортировка и погрузка награбленного в вагоны. Все производилось со знанием дела, методично. В Германии и Румынии были, вероятно, довольны присланными вещами. Единственный досадный их недостаток заключался в том, что они пропитались запахом гари.
В трех варницах было сожжено около 7 тысяч человек. В Радштадте и Сухих Балках число погибших дошло до 20 тысяч. Подполковник Шабанов так заканчивает свое сообщение: ”Я много видел за войну, но не могу передать того, что я пережил при посещении варниц. Но если я, сторонний свидетель, испытал все это, то что же должны были перечувствовать и пережить сами обреченные, прежде чем упасть с размозженной головой в огонь печи? Рассказывают, что одна женщина схватила и увлекла за собой в жерло печи одного из палачей”.
Баржи, груженные еврейскими женщинами и детьми, через полчаса после выхода в открытое море возвращались пустыми, забирали новые партии, снова уходили и снова возвращались.
Разминирование минных полей и поиски мин — это тоже было обязанностью интернированных евреев, из которых не спасся ни один. Какие свидетельские показания, какие акты о зверствах, какие протоколы опишут все это? Кто изобразит набитые до отказа эшелоны? Вагоны стояли на путях неподвижно по нескольку суток, двери были запломбированы. Трупы выбрасывались в степь и сжигались на кострах. Вся равнина от Черного моря до Буга была освещена пламенем этих костров.
Смерть от огня, от стужи, от голода, жажды, от истязаний, пыток, расстрелов, повешенья... Все виды гибели, весь кровавый арсенал пыток, все виды мучения — все это обрушилось на безоружных, беспомощных стариков, женщин, детей”.
III
Одесса была превращена в застенок, терроризирована, залита кровью, покрыта виселицами. Одесские газеты, издаваемые румынами, были наполнены изуверским бредом о ”еврейской опасности”, о том, что, по словам фюрера, в Новой Европе скелет еврея будет редкостью в музее археологических древностей.
В такой обстановке каждое слово сочувствия, обращенное к евреям, каждый соболезнующий
”А только скажу спасибо вам, Шура, и вам, товарищ Чмир, что прятали нас. Вы, наши покровители, ежедневно читали приказы зверей — немцев и румын, чем вам грозит прятание нас. И все-таки, рискуя жизнью своей, вы это делали. Спасибо вам”, — пишет Рабинович. Он написал незабываемые страницы обвинительного акта о зверствах румынско-немецких оккупантов в его родном городе.
Елизавета Пикармер спаслась от смерти только благодаря тому, что в лагере смерти ее случайно увидела русская женщина, отдыхавшая в санатории, где Пикармер была сестрой-хозяйкой.
Украинец Леонид Суворовский, инженер одного из одесских заводов, приобрел широчайшую известность среди еврейского населения Одессы. Суворовский не только предостерег своих знакомых евреев, чтобы они не шли на объявленную румынами регистрацию, но поселил многих в своей квартире, превратив ее в подлинный штаб, где по ночам изготовлялись фальшивые русские паспорта для десятков еврейских семейств. С помощью своих русских и украинских друзей Леонид Суворовский укрывал и содержал двадцать две еврейских семьи, для чего днем продавал папиросы и даже собственное платье. В конце концов, Суворовский был арестован немецко-румынскими властями и приговорен военно-полевым судом к семи годам каторги. Но еще накануне ареста Суворовский успел дать прибежище спасенным им еврейским семьям у своих друзей.
Яков Иванович Полищук, в самом центре города, в недостроенном доме, с группой лиц, которым он доверял, вырыл обширный подвал, в котором два года скрывалось 16 еврейских семейств. С опасностью для жизни, ночью Полищук приносил туда продукты. Все 16 семейств были спасены.
Андрей Иванович и Варвара Андреевна Лапины, старики, прятали в своих комнатах еврейских детей. Когда опасность сделалась слишком явной, Лапина отправила детей в надежное место, в деревню. Арестованная, она словом не выдала их местонахождения. Варвара Андреевна Лапина была расстреляна.
Константин Спаденко, украинец, портовый рабочий, совершил с товарищем несколько смелых нападений на одесскую тюрьму, где были заключены тысячи евреев. Некоторых из них удалось переправить к партизанам.
Степная равнина не могла служить защитой партизанам, но земля укрывала их в своих недрах. Заброшенные каменоломни, знаменитые одесские катакомбы, были превращены в партизанские гнезда, соединенные между собой подземными ходами.
Румыны и немцы со страхом ощущали у себя под ногами эту полную угрозы почву. Люди оттуда производили взрывы зданий, нападали на тюрьмы, оттуда шла месть.
Две сестры Канторович, Елена и Ольга, две еврейские девушки, их брат, его товарищ У кули, работник почтамта (грек) и еще несколько человек образовали сплоченную группу борьбы с оккупантами. Дважды арестованные ”по обвинению в еврействе” и дважды вырвавшиеся на волю, сестры Канторович связывались с партизанскими отрядами ближних и дальних катакомб. В подвале своей городской квартиры Елена и Ольга скрывали радиоприемник и пишущую машинку. Сводки Совинформбюро распространялись по городу непостижимым для оккупантов образом.