Черная Луна
Шрифт:
— Понимаю, — негромко сказал Дуво, ожидая, когда собеседник перейдет к делу.
— Но вот Шира… она другая, совсем другая. Знаешь, она ведь никогда не жаловалась на свою искалеченную ногу. Просто приняла это и стала жить дальше. Ее все любят. Она…она словно живое воплощение твоей музыки. Когда она рядом, все улыбаются. Им хорошо. Шире уже девятнадцать, она засиделась в девках. Все ее школьные подружки уже замужем, у многих есть и дети. Но кому нужна жена-калека? Шира понимает это — и все же она влюбилась. Не в пекаря, не в портного, а в красавца музыканта. Я человек простой и не дамский угодник — но таких могу отличить с первого взгляда. Ты ведь мог бы воспользоваться… понимаешь, о чем я? Шира любит тебя, парень, а стало быть, в твоей власти погубить ее. — Кефрин снова потер ладонью губы, словно хотел стереть с них мерзкий привкус этих слов.
— Ну, что скажешь? — спросил он наконец.
— Я люблю ее, — просто ответил Дуво. — Но мы с ней уже говорили об этом. Я не могу обзаводиться семьей.
— Ты… шпион? — Голос Кефрина упал до сиплого шепота, а в глазах мелькнул откровенный страх.
Дуво покачал головой.
— Нет. Все эти… герцогские дрязги для меня ничего не значат. — Он подался вперед. — Слушай меня, Кефрин! Я никогда — никогда! — не причиню Шире зла. И никогда не… не воспользуюсь ее любовью. Понимаешь? Я не брошу ее в тягости. Однако с наступлением весны я уеду.
С минуту Кефрин молчал.
— Будь проклята любовь! — наконец взорвался он, и в его голосе прозвучала неприкрытая горечь. — У любви — как и у жизни — всегда плохой конец.
Рывком вскочив, он стремительно зашагал к дверям кухни. Дуво настроил арфу и легко пробежал пальцами по всем двадцати пяти струнам. Невесомые звуки рассыпались по всей зале, и пылинки, попавшие в солнечный луч, заплясали, казалось, в такт музыке.
— Не надо проклинать любовь, — негромко сказал Дуво. — У нас нет ничего, кроме нее.
Брун никогда прежде не бывал в таком большом городе, как Кордуин, а потому, шагая рядом с конем Тарантио, изо всех сил старался запомнить приметы дороги. Они шли улицами, проулками, переулками, миновали множество перекрестков, ряды магазинов и мелких лавок, мастерские, кузни и склады. И повсюду, как показалось Бруну, сотнями стояли каменные изваяния львов. Львы — крылатые двуглавые, коронованные…
Так они прошли целую милю, не меньше — и Брун понял, что безнадежно запутался. Впрочем, он постоянно в чем-нибудь путался, и это его всегда пугало. Испугался он и сейчас и боязливо покосился на Тарантио.
— Ты знаешь, где мы? — осторожно спросил он.
— Конечно, — уверенно ответил Тарантио. Ответ ободрил Бруна, и его страхи рассеялись.
— Здесь так много каменных львов, — заметил он.
— Лев — символ правящей династии герцогов Кордуина. — Тарантио повернул коня вправо, на узкую, мощенную булыжником улочку. Подошвы сапог у Бруна совсем прохудились, и каждый шаг по булыжнику чувствительно отзывался в его натруженных ногах.
— Нам недолго идти? — спросил он с надеждой.
— Недолго, — заверил Тарантио и свернул в совсем уж узенький проулок, который выходил на круглый конюшенный двор. Несколько коней переминались в стойлах, других проезжали на тренировочном круге конюхи. Ко вновь прибывшим подошел невысокий, худощавый и жилистый старик с седыми вислыми усами. Тарантио спешился.
— Превосходный конь, — заметил старик, оглядывая гнедого. — Колени только немного вывернуты вовнутрь, атак — хорош. Мое имя Чейз. Что вам угодно?
— Я бы хотел оставить здесь коня на зиму, — сказал Тарантио.
— Есть конюшни и подешевле, друг мой, — задушевно отозвался Чейз.
— Скупой платит дважды, — пожал плечами Тарантио. — Какова твоя цена?
— Кто вам меня рекомендовал?
— Купец по имени Ландер. Я приходил сюда в прошлом году, чтобы поглядеть на его призовых кобыл. То, что я увидел, мне понравилось.
— Ландер может поручиться за твою платежеспособность?
— Мне не нужны поручители. Мое слово твердо. Чейз пристально глянул на Тарантио. Глаза у него были серые, холодные, точно сталь.
— Похоже, что это так, воин. Потому с тебя я возьму два золотых. Этого хватит на прокорм твоего коня на два месяца. Потом ты заплатишь мне еще пять золотых, чтобы хватило до весны.
Тарантио распахнул куртку и извлек из потайного кармана небольшой, но увесистый кошелек. Он вытряхнул на ладонь семь золотых монет — на каждой два скрещенных меча, а с другой стороны раскидистый дуб — и ссыпал монеты в ладонь Чейза.
— Ты, я гляжу, человек доверчивый, — заметил тот.
— Да, только доверяю я не всем. Ты сказал, что твое имя Чейз. Когда-то тебя звали Персиаль-Быстрее-Ветра. Двадцать пять лет ты был лучшим жокеем во всех четырех герцогствах. Твоя карьера закончилась, когда тебе исполнилось пятьдесят. Некто предложил тебе целое состояние, чтобы ты проиграл скачку, но ты отказался. Тогда тебе молотками переломали руки и ноги. И теперь ты — Чейз, тренер.
Чейз сумрачно усмехнулся.
— Людям свойственно меняться, незнакомец. Быть может, теперь я стал умнее.
Тарантио покачал головой.
— Люди никогда не меняются. Они лишь учатся скрывать, что не изменились. Я хочу, чтобы моего коня кормили зерном, и буду часто навещать его.
— Как пожелаешь.
— Не посоветуешь ли, где здесь поблизости можно остановиться на пару дней?
— Неподалеку есть таверна. Там сдают комнаты, а еда такая, что лучше ты, верно, и не едал. И еще там играет лучший в мире музыкант — никогда не слыхивал такой замечательной музыки. Таверна зовется «Мудрая Сова» .Как выйдешь отсюда, поверни на юг и дойди до третьей улицы слева. Хозяину таверны, Кефрину, сошлись на меня.
— Спасибо, — сказал Тарантио и повернулся, чтобы снять с гнедого притороченные мешки и одеяла.
— У тебя есть имя, сынок? — спросил Чейз.
— Я — Тарантио. Чейз ухмыльнулся.
— Я буду держать твое седло в стойле у гнедого, чтобы было всегда под рукой.
Перебросив мешки через плечо, Тарантио зашагал прочь. Брун не отставал от него ни на шаг.
— Семь золотых — это очень, очень много, — сказал он. — Я никогда в жизни не видел сразу столько золотых. Один — видел. У Лата был золотой, и он дал мне его подержать. Я не думал, что монетка будет такая тяжелая.