Черная мадонна
Шрифт:
– К Сэму вернулась память, – произнес Чак, зная, что Браун не любит намеков и экивоков.
Тот махнул рукой в сторону ближайшего сервировочного столика на колесиках.
– Налейте себе чего-нибудь и расскажите подробнее.
Льюистон так и сделал, и в следующее мгновение услышал стук высоких каблуков по кафельному полу. Подняв глаза, он увидел Корал. Она явно собралась в бассейн – золотистый купальник-бикини и невесомый газовый платок, тянувшийся за ней шлейфом. Каштановые волосы распущены по плечам и ниспадают на спину.
Браун обернулся и тоже посмотрел в ее сторону. Она прошла мимо, не удостоив никого из них даже взглядом. Льюистон был вынужден признать, что
Проводив ее взглядом, когда она, покачивая бедрами, вышла к бассейну, Браун с видом знатока прокомментировал:
– Богиня любви.
Льюистон налил себе стакан вина, сел на кушетку цвета дыни и больше не проронил ни слова. Ждал, что скажет Браун.
– И что именно он помнит?
– Все, за исключением меня и десяти лет работы на вас. Он изнасиловал мать мальчика. Она пыталась наложить на себя руки.
Браун выпрямился в кресле и в упор посмотрел на него. Было видно, что он готов лопнуть от злости.
– Имбецил! Вы уже сделали то, что вам было поручено?
– Да, и никто ничего не обнаружит. Если ему сделать еще пару-тройку уколов, то могут подумать, что у него была гемофилия. Стоит ему разбить колено или локоть – и его песенка спета. Кстати, я могу задать один вопрос?
Браун раздраженно нахмурил брови, однако разрешил:
– Задавайте.
– Почему вы не послали на виллу профессионалов, которые сделали бы все чисто? К чему весь этот спектакль?
Браун фыркнул.
– Чак, вы просто насмотрелись телепередач. Уверяю вас, там все показывают не так, как бывает на самом деле. Кстати, Росси уже уехал?
– Да.
– И кто остался в доме?
– Экономка, мать и мальчишка. Сэм с позором отбыл в неизвестном направлении. Дядя из Турина приедет лишь к вечеру, а священник – вообще только завтра. Так что пока Мэгги и Джесс целиком и полностью в моих руках.
Браун громко рассмеялся.
– Стоило похитить его дочь, как агнец Божий пошел к дьяволу!
– Мальчик действительно странный. Он убедил Росси оставить их со мной. Он говорит совсем как Иисус.
Браун побледнел, чего за ним раньше не водилось. Затем резко встал и, подойдя к стеклянной стене, принялся наблюдать за плещущейся в бассейне Корал.
– Если вам, Чак, не хватает жены, богиня любви восполнит ее отсутствие.
Браун повернулся. Лицо его было непроницаемым. Льюистон увидел в его глазах всю ту же холодную решительность. Но было в них и что-то еще. Что-то похожее на страх. Неужели такое возможно? Неужели Браун опасается какого-то мальчонку? Или ему известно что-то такое, чего он, Льюистон, не знает? Не может же он и впрямь полагать, что Джесс – это Иисус. Чаку вспомнилась статуэтка Черной Мадонны на прикроватном столике Мэгги. Однако он тотчас отмел эту мысль как невероятную.
– Давайте составим Корал компанию, – сказал Браун. – А потом, перед тем как вы уедете, я вам кое-что покажу.
Льюистон покосился на плещущуюся в бассейне Корал. Он никогда, ни разу за все двадцать два года брака, не изменял жене. Конечно, у него были свои фантазии. У какого мужчины их не бывает? Он должен был тотчас же ответить решительным «нет» на предложение Брауна, ведь у него нет ни малейшего желания изменять жене. С другой стороны, разве он когда-либо в жизни замышлял убийство десятилетнего мальчика?
Браун щелкнул кнопкой, и комнату наполнила музыка Моцарта. Это была любимая ария Льюистона, « Se Mai Senti Spirarti Sul Volto», «Если ты когда-нибудь почувствуешь на лице мое предсмертное дыхание». Он часто слушал ее, когда
В опере « La clemenza di Tito» [58] принцесса Вителлия соблазняет Сеста убить императора, чтобы самой прийти к власти. Разрываясь между долгом и любовью, Сест выбирает любовь. Он связывается с заговорщиками, но, в конце концов, его коварство разоблачено. Он поет свою последнюю трагическую песню, обещая Вителлии, что не выдаст ее, когда Сенат осудит его самого на смерть. В некотором роде это был сам Льюистон. Готовый убивать. Готовый продать душу. В опере все заканчивалось хорошо. А вот для него самого – вряд ли.
58
«Милосердие Тита» ( итал.). Одна из двух последних опер Моцарта (наряду с «Волшебной флейтой») была написана на заказ для коронации императора Богемии Леопольда II и впервые была исполнена в Пражском Сословном театре 6 сентября 1791 г.
Браун открыл стеклянную дверь, и музыка последовала за ними в сад – среди деревьев и экзотических кустарников были ловко спрятаны динамики. Скорбный плач Сеста был исполнен нежностью и совершенно лишен каких-либо упреков. Обычно эту арию исполняла переодетая мужчиной женщина. Пока они шли к бассейну, где роскошная Корал, лежа на спине, покачиваясь на воде, наблюдала за их приближением, Льюистон узнал голос. Это под сопровождение моцартовских скрипок пела Чечилия Бартоли. Если ты когда-нибудь почувствуешь на лице мое предсмертное дыхание…
Они подошли к бассейну. Льюистон подумал про маленького мальчика, которого любая, самая крошечная царапина способна свести в могилу. Расслабляться было рано, если такой момент вообще когда-то наступит. Он помахал прекрасной Корал и сказал Брауну:
– У меня такое чувство, что я должен вернуться.
– В таком случае, возвращайтесь, – ответил Браун. – Но если что-то не так, немедленно приезжайте сюда. И никаких телефонных звонков.
Льюистон кивнул и пошел прочь.
Во сне Мэгги показалось, будто она услышала слова « Magnificat anima mea, Dominum».Песнь Марии. Евангелие от Луки, глава первая, стихи 44–55. Если перевести первую строчку с латинского, это значит «Моя душа возвеличивает Бога». Мэгги показалось, будто молитву читает женский голос. Она открыла глаза.
Антонелла стояла рядом с ее кроватью, вытирая слезы. Мэгги и в голову не могло прийти, что кто-то станет из-за нее плакать.
– Антонелла, – произнесла она.
Увы, горло у нее саднило, то ли из-за Сэма, то ли от надрывного дыхания, то ли от той гадости, что она выпила. Мэгги присела в постели, а в следующую секунду почувствовала себя в заботливых объятиях Антонеллы. Сама того не желая, она тотчас вздрогнула и отстранилась. Ее тело не желало, чтобы кто-то прикасался к нему.
– Mi spiaci, signora [59] , – поспешила загладить свою оплошность Антонелла.
59
Мне так жаль, синьора ( итал.).